Танцующий на воде

Затем подожгла табак, затянулась и передала трубку Хокинсу. Тот поджег табак заново, тоже затянулся и вернул трубку. Дымовое облачко повисло, зафиксированное в воздухе клинками солнечных лучей, мне же вспомнился Локлесс: полутемная гостиная, дрожащий Корринин голос, Эми с Хокинсом – преданные слуги своей скорбящей госпожи. Ни в тот день, ни прежде я не обращал внимания на несходство Коррины с остальными представителями белой знати, но это несходство сохранила моя память. Коррина выделялась из ряда вон – я недоумевал, как мог быть настолько слеп. Прозрение наступило внезапно. Традиции старой Виргинии, траур, да и сама помолвка с Мэйнардом предстали фрагментами обширного тайного плана.

Не иначе за время сидения под землей я разучился кроить бесстрастную мину, ибо Коррина со смехом спросила:

– Не понимаешь, как я это провернула, да, Хайрам?

– Не понимаю.

– Ну еще бы! Нечасто лорду или леди удается ввести в заблуждение слугу. Счастлив слуга, пребывающий в неведении относительно господских пороков, мнящий белого хозяина вместилищем достоинств, заступником, благодетелем. Но к тебе это не относится, Хайрам. Каковы бы ни были твои амбиции, ты никогда не ведал сего наслаждения. Ты – исследователь, и по-другому тебе нельзя. Джефферсоны, Мэдисоны, Уокеры могут сколько угодно верить в свою нелепую теорию, а я убеждена, что самый затюканный работник с самой захудалой плантации где-нибудь в штате Миссисипи смыслит в жизни побольше любого из американских философов, нашпигованных теориями, фактами и спесью. Разумеется, лорды и леди это чувствуют – инстинкты ведь у них пока сохранились. Вот почему их завораживают песни и танцы твоего народа, Хайрам. Ибо чернокожие хранят знание о нашем окаянном мире. Они – словно живая библиотека, им не нужны ни бумага, ни чернила, ни буквы, ни даже язык как таковой. А что у белых? Власть превратила их в рабов, леность отрезала от действительности. Сама я давно сбросила кандалы власти – потому и прозрела.

Коррина подняла трубку повыше, качнула головой.

– Ты, Хайрам, изначально не был ни слеп, ни глуп. Но тебе предстоит понять и развить свои способности, которые ты получил по наследству. Тебя ввели в заблуждение, ты доверился мерзавцу… Это неопытность, не влияющая на твой особый дар. Благодаря этому дару ты спасся из реки. А знаешь ли ты, Хайрам, что и до тебя были чернокожие с такими способностями? Слыхал ли о Санти Бесс, которая переместила из рабства на волю сорок восемь человек?

– Это просто легенда, – перебил я.

– А вот и нет. Твое кровное родство с Санти Бесс – одна из причин, почему ты находишься в этом доме. Известно ли тебе, что до той Переправы, которую твоя бабушка устроила, в Старфолле не было никакого Фритауна? Что за оборотнем Джорджи стоит правительство, что сам Джорджи – всего-навсего инструмент, шестеренка чудовищной машины?

Джорджи – давний друг, чуть ли не родственник; Эмбер, его жена; их новорожденный сын. Воспоминания накатили теплой волной, отступили, оставив стынуть песок мыслей. Знала ли Эмбер? Вероятно, знала – иначе зачем бы эти ее полунамеки? В какой конкретный момент Джорджи решил сдать меня? Скольких сдал ДО меня?

– У них там сговор, – вмешался Хокинс. – Они, белые, Джорджи Паркса с семьей не трогают, а он за это доносит. Чисто койот, в засаде залег, новую Санти Бесс подстерегает.

– Ну, с такими, как Санти Бесс, у Джорджи ничего не получится. Там ведь иная сила действует. Та сила, Хайрам, которая не дала тебе утонуть в Гус-реке, та, которая спасла тебя от нашего патруля.

Лишь теперь я оглядел комнату. В голове роились вопросы, но вымучить я смог только один:

– Что это?

Коррина потянулась за ридикюлем, извлекла бумагу, развернула передо мной.

– Твой отец передал мне тебя, Хайрам, во владение. Сбежав, ты разочаровал и рассердил его, этой бумагой он, по сути, от тебя отрекся. Едва перенесший первый удар судьбы – смерть Мэйнарда, твой отец ответил на второй удар гневом. Не желал видеть тебя, говорил, ему безразлична твоя дальнейшая судьба. Я убедила его, что ты – собственность слишком ценная, и он согласился продать тебя мне. За кругленькую сумму, Хайрам.

Коррина поднялась, прошла к двери.

– Но ты мне не принадлежишь. – Она открыла дверь, и я увидел часть лестницы с массивными перилами. – Ты не раб, Хайрам. Ты не являешься ничьей собственностью. Прав на тебя нет ни у мистера Уокера, ни у меня, ни у кого другого. Ты вот спросил, что это. Отвечаю: это свобода.

Думаете, я в восторг пришел? Ничего подобного. От вопросов меня уже мутило. Что это была за яма? Почему я страдал? Сколько времени провел под землей? Оказался бы в чистой комнате, если бы не имел, по мнению Коррины, особого дара? И главное, где София?

Коррина снова села в кресло.