Танцующий на воде

Время прошло, и она, сноха, даже спасибо мне сказала, что удержал ее тогда. Мудрым назвала меня. Теперь вот думаю: не в другом ли мудрость была бы? Ну да ладно. Лишились мы близких. Она – женщина молодая, без опоры, без защиты, я стареть начал. Никак невозможно поодиночке, никак невозможно…

Старик помолчал. Отвратительное чувство овладело мной, тяжкая догадка. Я уже знал, чего ждать в следующей порции рассказа.

– Мы с ней сошлись. А как иначе? Человеку семья нужна. От ее семьи она одна осталась, от моей – я один. Вот мы и слепили осколки-то. Не из похоти – из любви. Несколько лет вместе прожили. И я от этого не отрекаюсь, никогда не отрекусь. Слова худого не скажу о снохе своей, которая женой мне стала. Грех, конечно, да ведь грешил я среди худших грешников. Они богатство на грехе выстроили, на том, что отцов с сыновьями разлучают, мужей с женами. Куда нам деваться? Мы огрызаемся, мстим, как только можем.

А потом приехал один белый, который в Миссисипи перебрался, да не смог там жить – очень уж дикари досаждали. Воротился, значит. Землю продал, людей – нет, люди с ним прибыли. И среди них сын мой. Мне так сказали, что сын вернулся, сам-то я с ним не встретился.

Ну и ясно мне стало: не для меня этот мир, недостоин я жизни-то. Возвращается человек, считай, из могилы – и что видит? Отца родного видит, который жену его себе взял. Такой встречи мне не снести было, вот я и сделал то, что дочь моя, сноха моя, а ныне жена, замышляла, от чего я ее уберег. Пошел я на кухню, взял спички, да и пожар устроил. Что со мною за это сотворят, я знал, я этого даже хотел. За грех мой. Да только прежде и сам решил с ними поквитаться. Рассудил: не будь их греха, и моего бы не было.

– Значит, ищейки тебя мучают, потому что так твой хозяин распорядился? – спросил я.

– Ищейки меня мучают, потому что право имеют. Я старик, даром не нужен никому. Ничего, недолго осталось. Чую: скоро дух из меня вылетит. А вот кто меня ТАМ встретит, в ином-то мире? Кто?

Старик пошатнулся и стал сползать по стенке, тщась замедлить падение, хватаясь за железные прутья. Я бросился к нему, подхватил под мышки. Глядя мне в лицо снизу вверх, он почти простонал:

– Мать моего сына – что она скажет? Я все, что мог, сделал, но много ли я мог? Она мне такой наказ дала, который ни один невольник не выполнит; вдруг ТАМ, в лучшем мире, она уж это поняла? А если не поняла? Если она отвернется от меня до скончания времен?

Я молчал. Утешить старика было нечем. Ведя его к соломенной подстилке, я ощущал под ладонями бугорчатую от шрамов кожу. Казалось, под ней, истерзанной, вовсе нет мышечной прослойки и болтается она на костях, будто тряпье на вороньем пугале. С моей помощью старик растянулся на соломе, и долго еще в ночи слышались его всхлипы и причитания: «Кто меня там встретит, в ином-то мире? Кто?» Потом он уснул, и я тоже уснул, и мне приснился тот же сон, что много месяцев назад: поле, пузан Мэйнард и все наши на длинной цепи.

* * *

Мальчика забрали первым. Только светло-каштановая голова мелькнула, когда на запад уводили очередную партию невольников. Сам я находился во внутреннем дворе – периодически охрана устраивала нам осмотр. Я видел, как мать мальчика идет вровень с сыном, приноравливается к скорости каравана. Ни цепей, ни колодок на ней не было. Было белое платье. При каждом удобном случае она трогала сына за плечо или за локоть или сжимала его ладошку. Караван скрылся вдали. Стояло ясное утро. Вместе с другими инспектируемыми я все еще был во дворе. Меня принуждали наклоняться и приседать, щупали, щипали, лазали пальцами в рот, и не только, хмыкали, цокали языками, плевали мне под ноги – ритуал давно стал привычным. Если бы не уводимый мальчик, я бы, наверно, сумел (раньше ведь получалось) закрыться в собственном разуме. Но два образа из прошлой жизни – мальчик, удаляющийся, поглощаемый расстоянием, и женщина, остающаяся, осиротевшая, – толкали меня обратно в реальность.

Примерно через полчаса после того, как улеглась пыль за невольничьим караваном, раздались крики и вой, и я увидел: мать мальчика возвращается.

– Чтоб вам пусто было, детоубийцы! Чтоб вам пусто было! Вы моих сыновей забрали – да гореть вам в аду! Да разверзнется пред вами геенна огненная! Да валяться вашим собачьим костям без погребения, да разбросает их по земле праведный Господь!