Танцующий на воде

Я давно знаю, каково это – иметь чувства, на которые не имеешь права. Я это и тогда знал, даром что описать не мог. Первым моим порывом было рвануться прочь от Софии, больше не говорить с нею, заняться работой на Тайную дорогу и вырвать из сердца женщину, которая никогда не станет моей Софией. В то же время другая часть меня – зачатая в тщетном мамином сопротивлении похоти отца, окрепшая на Тайной дороге свободы, расцветшая, ослепивши мое сознание, на Съезде аболиционистов; та часть меня, благодаря которой мне хватило мудрости сказать Роберту: «Мы хоть понимаем, что ́ вокруг нас, мы – благословенны», – изумилась самому факту, что после всего во мне еще остается столько чистоплюйства.

Мгновение я смотрел на Софию, не отвлекавшую взгляда от девочки, затем взял себя в руки.

– Так сколько наших осталось, София?

– Не знаю. Не знаю даже, сколько было. И давно уже счет не веду, чтоб сердце не рвать. Локлесс на последнем издыхании, вот что я тебе скажу. Они нас убивают. Не только здесь – кругом. По всему графству. Не успокоятся, покуда всех не убьют.

Она снова села на кровать.

– А ты вот вернулся, Хайрам. Целый и невредимый. Наверно, от Господа мне такое везенье вышло – дважды увидать, как ты смерти кукиш показываешь. Тогда из Гус-реки выбрался, теперь вот от Райландовых ищеек сбежал, из самых челюстей ихних. Неспроста это, что мы с тобой не в Натчез угнанные, а сидим вот рядышком ох неспроста. Господь на нас планы имеет, точно тебе говорю. Великие планы, Хайрам, попомни мое слово.

* * *

Однако расшифровка «великих планов» откладывалась на неопределенное время. Пока же мне следовало возвращаться в господский дом, накрывать ужин, прислуживать отцу. Обиходив его, я спустился к Фине, и мы с ней поели, как обычно, в доверительном молчании, которое вполне поддерживала и даже дополняла кромешная тишина. Ни звука сверху, ни шевеленья здесь, в Муравейнике. Нас двоих будто занесло на край света; вот оно как было, прикидывал я, когда глава рода, Арчибальд Уокер, еще только обживался здесь, почти сроднившись со своими рабами в противостоянии природе, возмущенной вторжением.

Поев, мы уселись на входе в главный туннель, на границе между вечной тьмой и угасанием дня.

Смерив меня пристальным взглядом, Фина прокомментировала:

– Ходил, стало быть, к ней.

Я кивнул, не поднимая глаз.

Фина усмехнулась.

– Могла бы и предупредить, – буркнул я.

– Ты ж не любишь, когда в твою жизнь лезут. Сам говорил.

– Когда это было! Я изменился.

– Изменился, еще чего! Ты ж о прошлом годе намекнул мне: не лезь, мол, в душу. Будто я из любопытства! Обидно это, Хайрам, однако я тебя поняла, решила: что толку про Софию рассказывать, что у ней теперь дочка? Сплетницей меня посчитаешь, и только. Потому и молчала. Дело ваше, молодое, не мне вас учить.

Фина была права. Перед побегом я ей нагрубил, теперь, извиняйся не извиняйся, а ту боль не уврачуешь. Более года Фина жила в уверенности, что ее сын – последний, шестой – сгинул навсегда, более года переваривала несправедливые мои слова.

– Я на Софию не злюсь, Фина. Она моей и не была, если уж на то пошло.

– И правильно. Чего тут злиться?

По моим прикидкам, малышке Каролине было месяца четыре. Значит, еще до бегства София знала, что носит под сердцем дитя. Отчетливо припомнились ее фразы, ее полунамеки, помноженные на острый ум и независимый нрав. Ну конечно: София и на побег меня толкнула и ринулась со мною в неизвестность именно потому, что забеременела.

– Мне кажется, Фина, у нее причины были для побега, только она передо мной не открылась. Может, и хотела, да иначе рассудила.

– Ну слава богу, сообразил наконец.

– А я-то губу раскатывал! Каких только планов насчет нас двоих не понастроил! Будто догола разделся перед девчонкой, душу всю – наизнанку! Думал, сбежим, скроемся – будем вместе. Верил даже, что будем, иного и не представлял.

– Планов понастроил?

– Ну да.

– Про планы старая Фина хорошо понимает, сынок, послушай старую Фину. Планы строить – судьбу смешить. Особо когда таких щенят дело касается, у которых кровь друг на дружку вспыхивает, да не там, где мыслишки-то варятся, а куда как ниже.

– Но я не лгал Софии! Я и правда…

– Правда? Я уж который день правды от тебя жду-пожду, а все никак не дождусь. Недоговариваешь ты чего-то, Хайрам, ох недоговариваешь. Недельную пайку на кон поставлю, что и зазноба твоя тоже ни словечка правдивого не услыхала о том, где тебя цельный год черти носили.

Глава 29

Близилась зима. Серые дни пронизывал холод, беспросветные вечера – тоска по утраченным. Я исполнял обязанности покойного Роско, только мне было полегче, ведь гости в Локлесс больше не наезжали. Канули в историю кружевные зонтики, что берегли от загара виргинских красавиц, и слоеные торты, глазурной белоснежностью соперничавшие с этими красавицами.