Танцующий на воде

– Нет, Хайрам. Не все и не само. Да и я – не ты. Кессия мне кое-что порассказала. Пусть мы обе бывшие невольницы, а судьба с нами по-разному обошлась. Я про удар говорила – про гирю? Так вот, память мою гиря не отшибла. Наоборот, я каждого человека вспомнила, кого знала, и каждое событие. Мало того: я стала цвета слышать, песни видеть, а что до запахов, я их осязала кожей. Голоса на меня наступали. Легенды древние, которые прежде тусклыми казались, горели перед глазами моими, будто факелы. Не знала, куда и деться от них. Всюду они за мной следовали – не убежишь; а если остановлюсь – спектакль показывают совсем как тебе.

Люди говорили, умом я тронулась после удара. Пришлось видения обуздывать, из многих голосов несколько выбирать, прочие заглушать. Не всегда получалось. Бывало, брали голоса надо мною верх, с ног сваливали – вот как нынче. Зато, когда я снова вставала, в другом краю оказывалась. Потому что мост выходил, Хайрам, мост.

– Сказочный?

– Нет. Истории все до одной правдивые. Я их не сочиняла и никто не сочинял. Их мне голоса нашептывают. Каждая история – основание моста. Без него, без основания, никак невозможно – рухнет мост. И менять в истории ничего нельзя ни мне, ни Санти Бесс, ни тебе.

– Эх, а у меня все так ненадежно, Гарриет! Сила переносит меня куда попало – то в конюшню, то на настоящий мост, то на пустошь.

– В конюшню, говоришь? Не к лошадиной ли поилке?

– Ага. Поилка была полна воды, а впечатление – что меня туда засасывает.

– Ну еще бы! А говоришь, куда попало сила переносит!

– Что-то я не понимаю.

– А ты подумай. Сам по мосту ехал. Санти Бесс в реку людей повела. Ты опять же из реки спасся. Ну и вчера откуда мы с тобой путь начали? С пирса.

Я только глаза таращил. До меня все еще не дошло. Гарриет начала смеяться.

– Вся штука в воде, Хайрам. Для Переправы вода надобна.

Наверно, я рот разинул, потому что Гарриет уже просто давилась смехом. И у нее были основания для веселья. Действительно, как я сам не догадался! Мой дар обрушивался на меня со всей первобытной мощью исключительно возле воды, будь то лошадиная поилка, ледяной язык Гус-реки, слизнувший с моста экипаж, или набережная, где я угощался имбирными пряниками. Я чуть сам не захохотал, вспомнив нелепые Корринины попытки докопаться до истоков моего дара. Суть лежала на поверхности, но оставалась скрытой и для Коррины, и для меня самого.

– Гарриет, а почему ты Лидию не спасешь? – спросил я. Мы шли к хижине, на огонек.

– Истории, у которых конца нету, – они не действуют, Хайрам. Я в Алабаму переправиться не сумею. Ведь что мне о ней помнить, об Алабаме, когда я там сроду не бывала? Да если бы и бывала, недостаточно этого. Надобно и о человеке хоть немножко знать, которого вызволяешь. Такое редко выпадает. Вот почему я работаю, как обычный полевой агент. Правда, нынче будут пассажиры, которых я, как никто, знаю.

* * *

Почти на этих словах мы переступили порог хижины – дверь открылась нам навстречу, изнутри пахнуло живым человечьим теплом. Была уже глухая ночь, однако обитатели хижины и не думали спать. Они – четверо мужчин в штанах и простых рубахах, какие носят рабы на плантации, – окружили Гарриет. Двое, судя по лицам, доводились и ей, и друг другу близкими родственниками. Третий, сердечно поздоровавшись, отошел к очагу. А четвертый неожиданно оказался женщиной, переодетой в мужскую одежду, и с практически голым черепом – эти-то детали и ввели меня в заблуждение. Сразу пришли на ум две белые женщины, что во время съезда аболиционистов кричали о равенстве полов во всех сферах. Но эта конкретная женщина определенно решилась расстаться с волосами с совершенно иной целью.

– Познакомься, Хайрам, – сказала Гарриет, указывая на человека, занятого очагом. – Это Чейз Пирс. Он, как всегда, согласился нас приютить, за что ему огромное спасибо. А вот эти паршивцы слова доброго не заслуживают. – Гарриет теперь улыбалась паре молодых мужчин с почти одинаковыми лицами. В следующую секунду она заключила их в объятия. Все трое рассмеялись.

– Это братья мои, Бен и Генри, – пояснила Гарриет. – Оба трусоваты, ну да решились наконец. Впрочем, Генри не напрасно время тянул. Сбежал бы раньше – не встретил бы свою половину.

Гарриет шагнула к женщине и погладила ее продолговатый, как яйцо, череп.

– Это ты придумала. Мне бы самой не догадаться, – произнесла стриженая. Улыбка у нее была как бы отвоеванная у тревоги. – Пустяки! Выкарабкаемся из могилы, непременно выкарабкаемся. Иначе разве допустил бы Господь, чтоб волосы я остригла? То-то же. А за свободу волос не жаль, даже и таких, какие у меня были, какие редко сестре нашей даются.

– Главное, что сработало, – заключила Гарриет.

Женщина снова улыбнулась, на сей раз бодрее.

– Это Джейн, жена Генри, – пояснила Гарриет.