Танки в спину не стреляют

Когда танкисты улеглись отдохнуть хотя бы на пару часов перед рассветом, оставив в каждом из трех танковых отделений наблюдателя, Бочкина начал страшно морить сон. Глаза то и дело закрывались, а в голове крутилась предательская мысль: «На секундочку прикрою глаза, и все». Только Николай знал, что нельзя этого делать ни в коем случае. Так однажды чуть не утопил он танк во время марша. Тогда после трех дней за рычагами и дядя Вася, и командир, и Семен Михайлович были совершенно вымотаны и засыпали, падая лицами на рычаги. Поэтому самому бодрому из всего экипажа, Коле, доверили управление. Всего-то надо было следить за передачей и ручками поворотов, пока танк размеренно плетется по прямой. Вот тогда еще совсем зеленый танкист поддался внутреннему голосу и прикрыл, как ему казалось, глаза на долю секунды. Проснулся он оттого, что громко матерится Василий Иванович, завалившись на левый борт прямо между укладками боезапаса, а Бабенко непривычно громко кричал, пытаясь дотянуться и рвануть рычаг:

– Коля, на себя тяни, правый поворот! Выключай фрикцион!

Хорошо, что тогда он рванул по его команде рукоятку и вытянул танк обратно на дорогу, подальше от обрыва в топкую огромную лужу оврага. Правда, потом на ближайшей остановке он все равно получил от каждого члена экипажа нагоняй. Бабенко ворчал из-за того, что он чуть не сжег фрикцион с такими маневрами, Логунов влепил подзатыльник и указал на пологий обрыв, с которого почти улетел танк. Соколов выговор объявил и до сих пор хмурится, когда Бочкин пытается сесть в кресло водителя. Тогда только Руслан ободряюще хлопнул его по плечу и посоветовал:

– Ты уши три или табак нюхай, чтобы сон отогнать.

И сейчас, чтобы справиться с дремотой, Колька подцепил доску и вытащил из ящика зеленое пахучее яблоко. Он подносил фрукт к носу и с наслаждением втягивал аромат фрукта. Где они их только достали зимой в войну? Вот немцы, жучары! Аромат фрукта усиливал голод, отчего скручивало желудок, но хотя бы глаза не наливались свинцовой тяжестью. Колька сглатывал слюну, гладил между ушей примостившуюся под боком Норку и шептал той в ухо:

– Вкусно, хозяйке твоей понравится. В яблоках сплошные витамины, сразу на ноги встанет. Побежите наперегонки.

Так и досидел он до красного зимнего рассвета, когда вереница «Т-34» вернулась вдоль дороги к лагерю на кирпичном заводе. Здесь их ждали автомобили из тыловой части обеспечения, можно было передохнуть перед боем и запастись снарядами и топливом.

В разбитом здании в подвале народу прибавилось, задумка экипажа командира многим понравилась. И вот уже рядом с печкой сопел длинный Гулевич, во сне продолжая вздыхать из-за покалеченного «Т-34», в углу свернулся Христо, а вдоль стены на брезенте похрапывали водитель и башнер экипажа машины «018». Даже стойкий Соколов не выдержал и притулился у теплого бока бочки.

Колька же шепнул своей спутнице: «Ну что, пошли, возвращать тебя пора. Больше не могу тебя на танке катать», и он зашагал к палатке с крестом. Дойти он до нее не успел. Норка взвыла и, захлебываясь звонким лаем от счастья, бросилась к своей маленькой хозяйке. Та, тоненькая, закутанная в пуховый платок, будто цыпленок, хромала по дороге вдоль строений завода. Она в шутку отмахнулась от языка, норовившего лизнуть ее то в щеку, то в нос, со смехом погрозила сучковатой палкой, что служила ей опорой при ходьбе:

– Вот я тебе. Перестань! Фу, пакостница.

Бочкин с радостным видом кивнул на перевязанную ногу:

– Выписали уже?

Тася закусила губу, заговорщически взглянула исподлобья:

– Сбежала я, чтобы в тыл не отправили с эшелоном. Я Норку не брошу, а в детский дом ее взять не разрешат.

– Почему в детский дом? – удивился бесхитростно Николай. – А почему не домой? Мать где… – и вдруг осекся на полуслове.

Опять спростофильничал! Это ему повезло, что мать осталась в сибирском тылу, работает на танковом заводе. А здесь, рядом с линией фронта, на территории, которая была несколько лет оккупирована немцами, с родителями девочки могло произойти ужасное. Они могли попасть в плен, их могли расстрелять, они могли умереть от голода, попасть под бомбежку.

Тася, не поднимая глаз, поделилась:

– Отец на фронте погиб в первые дни, как немцы наступать начали. Мать и бабушку сожгли за то, что они полицая избили. Он корову хотел забрать, а мама плюнула ему в лицо и врезала прямо в нос. У меня в нее характер такой боевой. Полицай нас за это в избе запер, когда всю деревню подожгли. А остальных угнали, даже и не знаю куда.

– А ты как спаслась?

– Меня мать в печь посадила и заслонкой закрыла, я же маленькая – поместилась. Печка крепкая, дед еще клал, не сгорела.

– А живешь ты где? – Николай, наплевав на вежливость, засыпал Тасю вопросами. У него сердце переворачивалось от жалости к этой крошечной девчонке, что осталась одна в целом мире.

– С партизанами жила на болоте. Дом-то сгорел. Но я не сирота, понял? У меня Норка есть, это отца собака. Считай, родня моя.