Танки в спину не стреляют

В следующий раз сознание у нее прояснилось, когда в рот полилась теплая, невероятно вкусная жидкость. Каша! Сладкая, горячая, как же вкусно! Она поняла, что невероятно голодна, и жадно втянула в рот мягкую еду. Старуха, что кормила ее с ложки, как младенца, рассмеялась:

– Смотри-ка, ожила моя пигалица, кушает, как птенчик. На-ка еще, ешь, ешь, молодец! Вот кисель еще, запей.

Она приподняла Оле голову и поднесла к губам кружку с тягучей жидкостью, помогая сделать пару глотков.

– От какая умничка, если так дело пойдет, через неделю плясать будешь. А врачи уже и не ждали, что оживешь, лежишь, все лежишь, как мертвая, не шелохнешься. – Ловкие пальцы сунули в рот шарик хлебного мякиша. – Соси, размачивай, чтобы живот заработал. Много-то нельзя, усохли кишки. Тиф, он живот губит, кишки слабые становятся. Чуть позже еще тебя покормлю, тут у нас паек солдатский. И каша, и хлеб; и сахар дают. Карандаш тебе медсестра принесла, как ты и просила. Зачем тебе он, голуба?

Девушка попыталась сжать пальцы, ухватить карандашный огрызок, но слабые пальцы совсем не слушались. Зато от горячей пищи силы прибавились, и у нее получилось прошептать:

– Я знаю их имена, я запомнила. Узников. Я напишу. Бумагу надо.

– Сейчас, сейчас, – засуетилась соседка и зашаркала валенками прочь от кровати.

От невероятного ощущения сытости и тепла глаза у Оли отяжелели, и она крепко уснула. Проснулась оттого, что ее соседка тихонько трясла ее тонкое, будто птичье, плечико:

– Открывай глаза, обедать пора. Врач сказал каждые два часа кормить тебя, как младенчика. Я тебе тюрю сделала, жиденькое. Открывай рот.

После трех ложек смеси из воды, сахара и хлебного мякиша девушка прохрипела:

– Помогите, запишите имена, я буду диктовать.

Старуха зашелестела бумажным листом:

– Говори, только медленно, я три класса отходила в школу-то, не мастерица писать. Запишу, так и быть, негоже, чтобы покойники без имен остались.

Так провели они два часа: Оля еле слышно шептала фамилии и имена погибших узников лагеря, которые заучила за несколько дней пребывания за колючей проволокой. А старуха старательно мелкими неуклюжими буквами записывала за ней. Потом обед, сон и снова запись фамилий и имен в длинный список, который уже заполнил несколько листов.

На следующий день на обходе врач с удивлением взглянул на длинные столбцы из фамилий и имен, что сохранила Оля в памяти:

– Вы молодец. Вы очень нам поможете! Надо восстанавливать данные об узниках Озаричей. Почти все погибшие без документов. Распоряжусь найти для вас еще бумаги. А саму вас как зовут? Медсестра внесет в списки живых, мы подаем каждый день в штаб новую информацию. Вы записаны как лейтенант Григорьева, при вас нашли красноармейские книжки.

– Это документы погибших летчиц. Меня зовут Ольга Воробьева, – с трудом прошептала девушка.

– Однако, – по лицу врача вдруг пробежала улыбка. – У меня тогда для вас подарок. Танкист передал, Соколов Алексей, Первая танковая армия. Очень вас искал. Вот, держите.

Из кармана врачебного халата выскользнула и легла на серое одеяло белая косынка с вышитыми голубыми цветами. И Оля вдруг заплакала от радости, что жива, что выжила в жутком месте, что ее нашел и спас любимый Алексей, оставив вот такой подарок на память о себе. Когда врач ушел, старуха бережно повязала косынку на бритую голову девушки, и сразу же исчезла зябкость от ледяных прикосновений ветра, что гулял в лесной землянке.

– От какая красавица, Олюшка, ну невеста! Ты посмотри! Нашел тебя подарок от жениха-то, ишь какой молодец. Танкист! – Старуха сияла от радости, любуясь на худенькое личико в обрамлении косынки с нежно-голубыми цветами.

Ольга улыбнулась впервые за несколько недель. Закрыла глаза, чувствуя, как ее наполняет невероятное спокойствие. Но не провалилась в черную яму, полную кошмаров и боли, а погрузилась в крепкий, яркий, будто солнечный летний день, сон.

* * *

Проснулся Соколов от бодрого голоса комбата. Он открыл глаза и с удивлением увидел, что Лавров, свежий и бодрый, стоит посередине узкого подвала в катакомбах кирпичного завода и поторапливает танкистов, пересыпая свою речь шутками:

– Ну давайте, ребята, портянки наматывайте, умылись, причесались – и вперед. Так и быть, сегодня разрешаю без бритья в бой идти. Сначала «катюшей» по немцам вдарим, а потом нашими заросшими рожами до смерти фрицев запугаем.

Хоть и залегли у майора под глазами темные круги от усталости, но исходил от него такой задор, что с сумрачных лиц танкистов исчезли следы бессонной ночи на болоте. Они провели больше шести часов, стоя по колено в стылой воде, обдирая руки о тяжелые бревна, из которых поспешно сооружали лежневку для танков. И после пары часов короткого отдыха бойцам казалось, что нет у них сил не то что в бой идти, а даже обтереть лицо снегом. Но от душевного внимания командира, его отеческой заботы усталость сменялась бодростью и появлялось желание идти в бой! Поскорее на тайную дорогу в лесу, чтобы устроить немцам настоящий разнос!