Танки в спину не стреляют

– Нет, не сирота, будет семья, – заволновался вдруг Колька, вытянул из карманов все гостинцы для Таси. Твердое сочное яблоко, пакет с ломкими галетами, жестяную банку шоколада и круглую шайбу мясных консервов. – Ты давай это все в платок заверни. На Новый год подарок. И обратно возвращайся в санчасть. Скажи, что согласна на эвакуацию, только в детдом не поедешь. А вот на. – Парень протянул треугольник с синим штемпелем. – Это адрес наш в Сибири, под Омском, там мамка живет моя. Долго добираться, да ты пробьешься, ты бедовая. Будешь у нас жить, я матери напишу и дяде Васе скажу. Они рады будут, ты им понравишься. Ну иди и Норку бери. В деревне собака пригодится, охранять дом будет.

Изумленная Тася кивнула и похромала назад, в сторону брезентового домика в конце прохода. На ходу девочка то оборачивалась к Кольке, то смотрела на ворох подарков в руках. И лишь перед тем, как шагнуть за тяжелое полотнище в медпункт, звонко выкрикнула:

– Спасибо! Спасибо, Коля! Я тебя ждать буду! Возвращайся! На лыжах пойдем!

Глава 6

Ольга с трудом открыла глаза – темнота. Неужели она умерла и лежит в яме, куда сбрасывали по утрам трупы? Но тогда почему она чувствует жар? Блаженное тепло разлилось по всему телу, наполнило каждую клеточку, что не могла согреться много дней, только голову неприятно холодило от сквозняка. Рядом раздался отчаянный крик, темноту рассекло желтое пятно, и мимо прошла медсестра с лампой:

– Что случилось, кто кричит? – Она приблизилась к соседней лежанке, где с криками металось непонятное существо.

Костлявое, в огромном халате, лысое, покрытое коричневыми корками, в пятнах мази. Существо пыталось броситься куда-то бежать, но от каждого движения падало обратно на лежанку из пушистых еловых лап.

– Что это? – Существо рыдало высоким женским голосом. – Почему вы меня обрили, где моя коса? Что со мной, что это на теле? Я прокаженная, это рожа! Зеркало, дайте зеркало!

– Тише, тише, не кричите. У вас был сыпной тиф, сейчас уже лучше. Вы в полевом госпитале. Обрили из-за вшей, а язвы у вас от сыпи, от тифа. Они заживут, волосы отрастут, будете лучше прежнего. Ложитесь спать, не кричите, вы будите больных. Вам нужно восстанавливаться.

«И я так же выгляжу, в коросте и похожа на оживший труп», – мелькнуло в голове у Ольги. Но больная не отставала, она схватила дежурную медсестру за рукав белой формы:

– Сестра, где моя сестра? Со мной в лагере была сестра! Панченко Мария! Где она? Скажите!

– Не знаю, милая, столько людей погибло. – Медицинской сестре удалось уложить женщину и накрыть серым колючим одеялом. – Ни документов, ни списков. Даже тех, кто у нас лежит, по именам не знаем, пока человек в бреду мечется. Вот главный врач собирает сведения, завтра на обходе скажешь ему свою фамилию и про сес– тру спросишь. Не буди остальных, им еще хуже, между жизнью и смертью люди мечутся, дай им сил набраться.

Больная женщина накрылась с головой и тихо зарыдала от печальных новостей. Медсестра обошла импровизированную палату, вглядываясь в лица людей, лежавших на самодельных койках. Все больные выглядели одинаково: обтянутые кожей скелеты, из-под одеял белели до синевы выбритые черепа, кожа в коричневых корках заживающих язв и ссадин.

– Карандаш, дайте карандаш, я напишу список. – Оле казалось, что она выкрикнула эти слова, но на самом деле ослабевшая девушка лишь застонала.

Отчего старуха – соседка слева с трудом поднялась, смочила ей губы влажной тряпицей:

– На-ка, сердешная, попей, давай приходи в себя, уже второй день пластом лежишь. Ох, ох, ох, одна тень осталась. – Она подоткнула одеяло под почти невесомым телом больной девушки. Укорила глухо рыдающую соседку. – Не реви, вон девка выкарабкаться не может никак, крепко смерть в нее когти-то запустила. А она держится, не сдается. И тебе хорош выть, бога благодари, что живой оставил. Там, медсестры говорят, на болоте до сих солдатики могилы роют для мертвецов, ни имен, ни фамилий их не знают. Уже больше ста тысяч насчитали замученных, старики, как я, детишки, бабы. Замучили их фрицы. А ты живая и плачешь.

– Карандаш. – Оля собрала все силы и наконец прошептала это слово.

– Что? Карандаш? – Пожилая женщина наклонилась пониже, почти ухом припала к ее губам.

– Да!

И от непосильного напряжения ее снова окутало глухое забытье, будто в черное облако провалилась. Очнулась девушка от прохладного прикосновения чьих-то пальцев к шее и гудения мужского баса:

– Кризис прошел, воспаления нет, лимфоузлы мягкие. А слабость у нее от анемии. Питание необходимо, чтобы быстрее восстановиться.

– Товарищ дохтур, она карандаш просит, – раздался скрипучий голос старой соседки. – Как заведенная твердит: карандаш, карандаш.

– Выдайте, Алевтина Ивановна, уже не знаю, зачем ей. Но это не бред, воспалительный процесс закончился, тифа у девушки нет.

Ольге хотелось выкрикнуть, объяснить, зачем ей карандаш, но от слабости тело было словно чужое, безвольное. А каждое слово или движение погружало сознание в обморочную дрему, которая туманом гасила все искорки жизни в худосочном теле.