Танки в спину не стреляют

Две белые фигуры поднялись на гребень возле окопов и зашагали по проложенным тропинкам через опасное поле. Безоружные парламентеры шли навстречу вражеским укреплениям на том конце поля. Долгие сотни метров шли они беззащитные, не скрываясь, в напряженном ожидании предательской стрельбы со стороны немцев. Но оружие молчало, и они в полнейшей тишине дошли до бруствера. Там уже ждал их длинноносый ефрейтор с двумя полотенцами в руках. Торопливо заговорил, выразительно выпучивая глаза.

– Я говорю по-немецки, – прервал его кривляния Соколов. – Да, мы согласны, – перевел он Лаврову. – По приказу командира нам завяжут глаза и проведут на командный пункт. Там мы сможем переговорить с вышестоящими чинами. Боятся, что разведаем их расположение.

Комбат скрипнул от злости зубами, но кивнул в знак согласия, стянул ушанку, чтобы было удобнее затягивать повязку. Их подхватили под руки с обеих сторон и потянули вперед. Алексей слышал немецкую речь, солдаты, офицеры при виде парламентеров Красной армии замолкали, провожали их взглядом.

– Господин полковник, привели красных парламентеров. Прикажете развязать глаза?

– Да, разрешаю.

После того как сняли повязку, Алексея ослепил яркий свет. Он осторожно осмотрел помещение – не землянка, а настоящие хоромы. Просторный дзот с письменным столом, походной кроватью и яркой лампой под потолком. Переносная печь грела помещение так сильно, что человек перед ними стоял в легком мундире и брюках.

– Я полковник Боденштайн. Зачем вас прислало командование Красной армии?

Разговаривал он резко, будто лаял, с высокомерием рассматривая русских Иванов. Прислали непонятно кого для разговора с полковником 9-й армии вермахта, ни звания, ни офицерских манер.

Соколов заметил, как от его тона у Лаврова заходили желваки на скулах, и шагнул вперед:

– Герр полковник, я старший лейтенант Соколов, переводчик, это капитан Лавров. Он доставил для вас бумагу с ультиматумом Красной армии. Прочтите и дайте ответ, – кивнул комбату. – Отдавайте пакет, я ему все объяснил.

Полковник Боденштайн кончиками пальцев ухватил край плотного коричневого конверта и, скривившись, бросил на стол. Демонстративно достал кожаные перчатки из серой шинели и, лишь натянув их, разорвал конверт. По лицу капитана прошла черная тень ярости, но Алексей успел тихонько наступить ему на кончик сапога, чтобы остановить командира. Не сейчас, они безоружны, в стане врага, и главная задача – заставить немцев принять их условия. Германский высокий чин долго вчитывался в бумагу, снова и снова, не решаясь озвучить свое намерение. Соколов знал, что там написано. Сам выводил эти строчки, переводя срочную депешу командующего Белорусской армией. После доклада о жутком лагере смерти, живом щите на линии фронта, тот принял решение, что даст немцам двадцать четыре часа без ведения военных действий для отступления в обмен на освобождение всех узников на трех заболоченных территориях частей концлагеря.

Молодой старший лейтенант следил за каждым движением лица немецкого офицера, пытаясь угадать, что же тот сейчас им ответит. Он и капитан Лавров вытянулись в струнку в ожидании важного вердикта.

– Ну что ж… – Боденштайн небрежно отбросил бумагу. – Нам не нужны эти старики и больные, можете их забирать. От лица великой Германской армии я говорю, что мы согласны на эти условия. В течение двадцати четырех часов на линии фронта вы прекращаете со своей стороны стрельбу.

По его лицу Лавров понял, что высокомерный немец согласился, и не удержался от угрозы:

– У тебя двадцать четыре часа, а потом я погоню твоих солдат до самого Берлина!

Боденштайн нахмурился:

– Что он говорит? Эй, переводчик, что сказал этот человек?

– Говорит, что мечтает прогуляться по Берлину. – Соколов с насмешкой перевел слова комбата. – Прикажите отвести нас обратно, отсчет начнется, как только мы окажемся за нейтральной полосой. Двадцать четыре часа, герр полковник.

– Прошу, – последовал взмах перчатки в сторону застывшего в углу фельдфебеля. – Уводи их.