Танки в спину не стреляют

Она одна, кажется, еще жива из первой партии, что шагнула за ворота лагеря. Хотя уже не может встать от слабости, за все дни девушке всего лишь два раза удалось поймать кирпич грубого плесневелого хлеба, что скидывали немецкие солдаты прямо с машины за ограждение. К еде тут же тянулись сотни рук, оголодавших, замерзших без огня и крова заключенных. С каждым днем узников становилось все больше, каждый день ворота лагеря распахивались и новая партия испуганных, жмущихся друг к другу людей заходила в периметр. Они ехали в надежде получить новый дом – немцы обещали жителям переселить их с опасной прифронтовой территории в теплые дома. Но вместо обещанных жилищ их ждало болото за ржавой стальной оградой, куда загоняли ударами и выстрелами, выстраивая в колонну. Ад на земле. Кусок промерзшей голой земли с забором из колючей проволоки, небо над головой, пронзительный зимний ветер и стылая влага болот вокруг. Никакой еды, воды – лишь пятачок ледяной почвы, залитый человеческими испражнениями, рвотой, кровью.

Каждое утро под крики автоматчиков происходила селекция – тех, кто не мог двигаться, кто давно лежал без движения, отправляли в яму для мертвецов. Иногда туда тащили еще живых, стонущих людей, не обращая внимания на их мольбы. Сами рядовые немецкой армии не прикасались ни к живым, ни к мертвым, чтобы не заразиться страшной болезнью – тифом, который передавался каждому, кто заходил за ворота Озаричей. Несколько раз заключенные, как только оказывались за стальными колючками, пытались бежать, но постовые даже не стреляли, наоборот, со смехом наблюдали и делали ставки, кого же из беглецов первым разорвет мина. Все пространство вокруг лагеря, кроме прохода к воротам, было густо нашпиговано минами, немецкие саперы соорудили непроходимую смертоносную полосу протяженностью в несколько сотен метров.

Оля в первый день своего пребывания в лагере тоже поначалу надеялась, строила планы, как сбежит ночью, обманет охрану и уйдет в лес, как делала она не раз, когда была связной в партизанском отряде. Но следующее утро, а потом и каждый час в кошмарном месте давались ей все с большим трудом: тело не слушалось, мучили голод и холод. Она уже не вздрагивала в ужасе, когда ее взгляд наталкивался на мертвые тельца детей. Не кричала во сне от жуткого воспоминания, когда, пробудившись после первой ночи, проведенной в лагере, она открыла глаза и почувствовала, что все ребятишки, прижавшиеся к ней, мертвы. Замерзли за ночь, застыв навсегда в отчаянной попытке согреться об Ольгу. Да спала ли она вообще? Дни и ночи смешались в один кошмарный полуобморочный сон. То вдруг сознание разрезали жуткие картинки окружающей действительности: кричащие люди с язвами, матери, воющие над умирающими детьми. Она открывала глаза и смотрела на лагерь: на людей, на забор из колючки, на охрану на вышках. Все плавало в каком-то сухом жарком мареве, тело невыносимо чесалось, покрываясь коростами и язвами.

Сегодня девушка очнулась от болезненного толчка, крупная женщина в черном пальто подползла и пихнула ее в бок:

– Очнись, девка, слышишь, очнись.

Сил у Оли хватило только застонать, пускай все кончится, пускай она уже умрет, нет сил больше терпеть страдания. Только женщина стала еще настойчивее трясти ее за плечо:

– Не помирай, рано еще. На вот, сахар держи, рассоси.

От кусочка сладости к девушке вернулась жизнь, организм откликнулся каждой клеточкой – еда!

– У меня еще есть, я все отдам тебе, все. Слышишь? Ты молодая, крепкая, выживешь. Пальто забери мое, оно теплое, в карманах сухари есть и сахар, таблетки.

Сознание постепенно возвращалось к девушке, она словно вынырнула из глубокого колодца, полного жуткой тягучей мути.

– А вы? У вас же дети!

Женщина в черном покачала головой, прижала к себе посильнее два безжизненных тельца – младенца и девочку лет пяти:

– Не жить мне, лихорадит сильно, не смогу я, слабая после родов еще.

Только сейчас Ольга заметила, что женщину колотит от горячки, по лбу катятся тяжелые капли пота, а лицо налилось мертвой бледностью, лишь глаза черные и злые горели огнем.

– Ты выживешь! Забери себе все. Только пообещай, что выживешь! И расскажешь, что они с нами сделали. Мужа моего найди, Смакотин Петр, в пехоте служит. Расскажи ему, расскажи, слышишь? Пусть простит меня, снасильничали немцы, не по доброй воле я ребеночка без него прижила. Младенец без греха, я его сама окрестила водой с болота. – Она хрипела уже из последних сил, вцепившись в тонкую девичью руку. – Скажи Петру, всем скажи, всему миру, как убили нас тут, заморили. Так и скажи, Смакотина Нюра с дочкой Ульяной и сыном Петей. Замучили немецкие душегубы. Запомни и расскажи, Смакотины мы, Нюра и Ульяна, младенец Петечка… хр-р-р…