Танки в спину не стреляют

Из горла женщины вырвался хрип, она затряслась в предсмертных судорогах и испустила дух. Ольгу же словно молнией прорезало. Нельзя умирать, она должна выжить! Рассказать всем, запомнить их имена, ведь у многих отняли документы, закопали в братских могилах, выбросили, словно бесполезную вещь, в гиблое болото. Она сможет, она запомнит. Столько стихов учила, наизусть помнила целые страницы и сейчас запомнит! Всех невинно замученных запишет в книгу своей памяти и расскажет всему миру об этом преступлении!

С трудом, путаясь в полах черного пальто умершей Нюры, девушка подползла к старухе, что лежала ничком, уставившись остекленевшими глазами в небо. В иссохшем до костей лице Ольга вдруг узнала свою соседку, что жила через два дома от приютившей сироту тетки, крепкую смешливую Устинью Петрушеву, жену командира партизанского отряда, в котором девушка выполняла роль связной.

– Бабушка Устинья, вы слышите меня?

В глазах у старухи мелькнула жизнь на несколько секунд, еле слышно она прошелестела:

– Дочка, передай деду моему. Замучили немцы меня до самой смерти… Внучка Толю по дороге застрелили за то, что хлеба просил.

– Я расскажу! Обязательно! Мы отомстим за вас! – пообещала девушка.

Больше она не давала себе передышки, заставляла непослушное тело ползти между рядами стонущих в лихорадке, кричащих от отчаяния и боли людей. И задавала один и тот же вопрос каждому:

– Как тебя зовут?

Они отвечали шепотом, плакали, отдавали последний кусок или теплую одежду, умоляли, осеняли ее крестом в благодарность, понимая, что, скорее всего, не выйдут отсюда и эта маленькая девушка – единственная, кто сможет рассказать об их страданиях, их последних минутах в жутком конвейере смерти. Теперь каждую минуту ночью Ольга ползком перемещалась по лагерю, чтобы спросить и запомнить имена умирающих узников. В первую очередь подползала к детям, ослабевшим и болеющим, к тем, у кого не было шанса дожить даже до рассвета. Ходить она не могла, руки и ноги слушались ее с трудом. От каждого движения ее накрывал черный тягучий обморок, но она сжимала зубы и ползла сквозь темноту, задавая один и тот же вопрос – как тебя зовут? – до тех пор, пока не падала лицом в снег, совсем потеряв силы к рассвету. Даже днем в полусне хрупкая девушка продолжала бормотать, словно молитву, длинный список имен погибших, чтобы накрепко впечатать их в угасающее сознание.

Стоило подумать о том, чтобы бросить свое занятие, как Ольга вспоминала горящий ненавистью взгляд женщины в черном пальто и ее горячую просьбу: «Расскажи всему миру, как убили нас!» И она шептала про себя: «Я расскажу о вас, я не забуду никого! Я обещаю». От слабости она с трудом поднимала голову. Тело зудело от сыпи, болезнь выжигала организм изнутри, превращая худенькое тело в скелет. Она отхаркивалась кровью, закрывала глаза, теряя сознание. Но воля к жизни и желание рассказать об узниках лагеря смерти заставляли ее жить.

* * *

Колонна советских танков стремительно приближалась к лагерю смерти по дороге, где больше не было немецкой охраны. Танки неслись вперед, в голове колонны ехал «Т-34» комбата Лаврова, за ним – новенький «Т-34» с Бабенко за управлением. Соколов по пояс высунулся из люка, он тяжело дышал. Старшему лейтенанту казалось, что сейчас он задохнется, умрет от боли, что рождала картина вокруг. Вдоль всего пути лежали трупы людей – голые или в одном белье, в основном старики и дети, как страшные указатели, мертвые тела выложили дорогу к месту, где фашисты обустроили лагерь смерти. Им встречались не только мертвецы вдоль дороги, несколько раз они видели огромные ямы, перед которыми немецкие солдаты выстраивали пленных и расстреливали их в назидание другим. Все это походило на кошмар, хоть и привычны стали танкисты к смерти за годы войны. Но одно дело – видеть погибших бойцов на поле боя, во время сражения, взрослых сильных мужчин, которые могли дать отпор. И совсем другие ощущения испытывали советские воины при виде беззащитных невинных жертв немецких мучителей. Младенцы, изможденные древние старики, девушки, беременные женщины были зверски замучены, на телах виднелись следы побоев, ссадины. Их даже не похоронили в братской могиле, а бросили, словно грязь, на краю дороги, ведшей к концентрационному лагерю. Не бомбы, не зенитный обстрел стали причиной их смерти, а человеческое равнодушие нацистов, которые бросали больных обессиленных людей умирать в лесу.

В танках царила тишина: ни привычных шуток, ни болтовни в эфире. Все члены экипажей, кроме водителей, расположились на бортах и корме «тридцатьчетверок», чтобы лично увидеть и запомнить картины чудовищных преступлений гитлеровцев. В сердце каждого красноармейца закипала ярость, желание отомстить, разбить армию Гитлера, спросить ответ за каждого замученного пленного.

Вот показался сам лагерь, огромные ворота из жердей и колючей проволоки, вышки с погашенными прожекторами, одинокий черный барак для персонала на задней части территории. И тысячи рук, лиц, приникших к ограде. Люди кричали слабыми голосами, плакали от счастья: