– Не верю, – повторил он, но это ничего не меняло. Пахан был мертв со вчерашнего дня. Игорь понятия не имел, что с ним случилось. Два раза в день он накладывал коту порцию консервов, подсыпал сухариков, выбрасывал наполнитель. Когда он возвращался с работы, кот обычно спал, свернувшись клубком в самом удобном кресле или на кровати. Утром он будил Игоря, толкаясь в глаз мордой с жесткими усами и истерически мурлыча. Речь шла главным образом об утренней порции консервов, которую Игорь доставал из холодильника сонный, в одних трусах, еще до того, как пойти в туалет. Ничто не предвещало катастрофы. Жизнь шла в размеренном ритме.
Во вторник Пахан попросту его не разбудил. Игорь был убежден, что тот проспал, и не стал трогать кота. Собственно, в утренней суете он просто забыл про Пахана. Заваривал кофе, одновременно чистя зубы, завязывал галстук, жуя ягодный кекс, потом схватил портфель и пошел на работу. Вечером кот лежал в той же самой позе – на боку, вытянув лапы. В приоткрытой пасти белели острые зубы, за приподнятым веком блестел один, черный как бусина, глаз. Кот явно испустил свой полосатый дух еще ночью.
Игоря охватила паника. Естественно, ему было жаль нахального мохнатого зверя, который успел стать частью его жизни за последние двенадцать лет. Но дело было еще и в жене с дочерью. Их любовь к Пахану граничила с одержимостью. Игоря никогда в жизни никто так не любил, как любили этого толстого полосатого кота самые близкие ему женщины.
«Если с котом что-то случится, я с тобой разведусь», – сказала ему на прощание Ирена. И это вовсе не звучало как шутка. О возможной реакции дочери, которую Пахан сопровождал с младенчества, не хотелось даже думать. Звоня из Норвегии, они в первую очередь спрашивали, как себя чувствует и что делает Пахан – который теперь лежал окоченевший и мертвый в сумке для замороженных продуктов.
В последний момент Игорь вспомнил абсурдный, невероятный рассказ друга и позвонил ему, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Автомобиль выехал из леса на дорогу среди полей, обсаженную едва маячившими в тумане развесистыми вербами. Игорь облегченно вздохнул.
Дом, старый прусский особняк, возвышался среди сосен и берез, окруженный кустами жасмина. В точности так, как и должно быть.
Игорь стоял и с отчаянно бьющимся сердцем жал на кнопку звонка, пока его яростно облаивали две собаки, прятавшиеся где-то в кустах. То и дело между досками забора появлялись две грызущие штакетины морды, столь близко друг от друга, что казалось, будто хозяйство охраняют собачьи сиамские близнецы. Сумка с кошмарным грузом ударялась о ноги.
– Умоляю, будь дома, – простонал Игорь.
Прошла адски долгая минута, заполненная адским лаем, прежде чем наконец послышался женский голос: «Церби, в будку!» – и лай смолк.
– Прошу прощения, – сказала самая красивая женщина из всех, кого когда-либо видел Игорь, открывая калитку. – Похоже, выбрался из загона. Обычно мы спускаем его только ночью.
– Добрый день, – пробормотал Игорь, глядя в ее бесстыдно-сладострастные глаза цвета лазури и чувствуя, как краснеют щеки. – Я… я звонил… То есть… Я договаривался с паном, э-э-э… паном Романом…
– Муж в мастерской внизу. В подвале. Я вас провожу.
Девушке было самое большее лет двадцать пять, на ее плечи падала грива кудрявых волос цвета воронова крыла, а чертами лица она походила на арабскую принцессу. Шахерезада могла бы носить за ней шлейф плаща.
Хозяйка дома шла впереди, закутавшись в дождевик, перед Игорем в мокрой траве мелькали ее узкие босые ступни, от которых он не мог оторвать взгляда. Собаки уже не лаяли, лишь мелькнули где-то в тумане за сараем: бежали столь слаженно, что казалось, будто это одно двухголовое создание.
В доме царил полумрак. Пахло старым деревом и еще чем-то странным, наподобие канифоли. Шехерезада показала ему на какую-то дверь и зажгла свет, а затем исчезла за двустворчатыми дверями гостиной. Он успел увидеть сквозь щель, как плащ падает с ее плеч на пол, и его тут же поверг в ступор отблеск света на обнаженных смуглых ягодицах. Девушка свернулась в клубок в кресле напротив телевизора и потянулась к пульту. Игорь заметил шелковистую гладкую грудь, увенчанную острым соском.
На ведущей вниз лестнице в узком коридоре стояли чучела зверей. Кабан, зайцы, какие-то лисы. Игорь повесил плащ на раскидистые рога оленя, смотревшего со стены печальным стеклянным взглядом, и постучал.
– Войдите, – раздался голос. В то же мгновение олень протяжно заворчал, пошевелил головой и сбросил плащ на пол. Игорь не смог даже закричать, лишь издал жалобный мышиный писк и оперся спиной о дверь. Голова чучела вытянулась в его сторону, насколько позволяла закрепленная на деревянном щите шея, обнюхала Игоря и фыркнула опилками.
Чего-то подобного следовало ожидать, но одно дело услышать и совсем другое – увидеть собственными глазами. Его предупредили заранее, но он все равно едва не лишился чувств.