Таксидермист

Глаза остались на месте, на призрачном, будто вытканном из алых кружев лице. Полные ужаса, отчаянно глядящие глаза.

Глаза, в которых застыла мольба.

Мимо прокатились на ржавых роликах десять таких же поставленных стоймя пластин, пока все они не остановились посреди зала, под снопом света.

А потом они одна за другой устремились вверх, прямо в яркое сияние.

Гуннар не знал, что это значит.

Модули памяти для какого-то адского компьютера? Запасные части? А может, нейронная разновидность каторжников?

Где-то за его спиной послышался звук, будто остатки воды стекали в слив ванны. Мокрый и булькающий.

Обернувшись, он впервые в жизни увидел Иного, и холодный каменный паралич сковал его ноги.

Эльф был очень худ и очень высок – три с лишним метра ростом, с необычно вытянутым лицом и огромными влажными глазами, в которых таилась древняя мудрость Вселенной. Тело Иного будто состояло из голубой жидкости – прозрачное, с плавными очертаниями: внутри мерцали какие-то замысловатые органы, фосфоресцирующие разными цветами, словно некие глубоководные создания.

Гуннар попытался закричать, но с его губ сорвался лишь хрип.

Эльф едва заметно покачивался, будто водоросль на дне спокойного водоема – легкими незаметными движениями, будто лишенное костей существо. Мерцающие внутри него огни напоминали неоновый сад.

Глаза Иного вспыхнули зеленью и золотом, будто глаза бабочки, – и Гуннар вдруг вновь обрел способность двигаться.

Он отскочил на шаг назад – и сошел с ума.

Мгновенно, будто кто-то щелкнул пальцами. Ощущение было такое, словно в голове у него лопнул большой мыльный пузырь, скрывавший внутри безумие.

Гуннар на негнущихся ногах двинулся к выходу, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и сосредоточиться настолько, чтобы предупредить других. Слова разбегались в разные стороны, будто рыбки в аквариуме. Он попытался что-то сказать, но не смог вспомнить ни единого слова.

То, что он намеревался сообщить, можно было выразить лишь криком – и он закричал.

Он помнил только, что нужно выйти наружу. Шел будто робот, а внутри мозга один за другим лопались очередные мыльные пузыри, гася остатки мыслей.

Когда он наконец вышел, люди уже казались ему бесформенными фигурами, не ассоциировавшимися ни с чем конкретным. На мгновение зрение Гуннара обострилось, и он увидел перед собой силуэт высокого мужчины с рюкзаком на плече. Гуннар схватил его за полы рубашки, пытаясь как можно отчетливее выразить последнюю оставшуюся в голове мысль.

– Бегите! Это все ложь! Они нас убивают! – Но он знал, что из его рта вырывается лишь невнятное бормотание.

Празднество в Венеции

Вацек не мог поверить, что заблудился. Туристические проспекты в буквальном смысле советовали в качестве прекрасного романтического приключения именно это: «Потеряйся в Венеции!» Ну и вот тебе раз – он на самом деле потерялся.

Хуже того, он потерял и Каролину. В первое мгновение ему это даже понравилось. Они пустились в какой-то дикий хоровод арлекинов, докторов, пульчинелл и обычных сумасшедших где-то за площадью Святого Марка, но то была понятная, знакомая туристам Венеция, полная витрин магазинов с муранским стеклом, кондитерских и указателей. Гремела музыка, трещали фейерверки, слышались крики на миллионе языков и свист. Конец карнавала в Пресветлой Венецианской Республике. Кто-то угостил его вином из горла, кто-то подсунул косяк. А где-то за мостом Риальто толпа поредела, хоровод распался, все разбились на группки, и вдруг оказалось, что Каролины нигде нет. Вокруг слышались смех и чужие слова. Он видел только маски. Маски из папье-маше, кожи, фарфора и пластика. Белые, черные, пестрые, гладкие, украшенные перьями и блестками. Не видел он только Каролину.

Ему казалось, будто еще на Риальто она сказала ему что-то вроде: «Вернемся на Сан-Марко». Вацек надеялся, что она в самом деле вернулась, хотя начинал уже слегка беспокоиться. Здесь не осталось ни магазинов для туристов, ни огней, зато были темные переулки, обшарпанные стены и зияющие темнотой окна. Он шел, полагаясь на собственное чутье – как ему казалось, туда, откуда пришел, но, куда бы ни сворачивал, натыкался на очередной грязный канал шириной самое большее в три метра, извивавшийся среди стен. Он даже не мог идти вдоль берега, поскольку набережной не было. Только затянутая мглой зеленоватая вода, покачивающиеся на небольших волнах одинокие гондолы и моторные лодки, поблескивающие чернотой и хромированной оковкой будто гробы, да облезлые двери, хлопающие под ударами волн. Потом снова очередные calle – переулки шириной в метр, вьющиеся, словно ущелья, между покрытыми грибком стенами.

Названия этих переулков совершенно ничего ему не говорили, а единственные указатели, которые ему встречались, упорно направляли его к «Ferrovia» или «Piazzale Roma». Толку от них было никакого – имелся в виду вокзал, находившийся на другом конце города.

Он решил положиться на слух, но это не помогло. Крики, смех и пение доносились со всех сторон. То и дело в конце улочки кто-то пробегал, трещали фейерверки.