И вдруг отпустил куртку Корпалова.
Корпалов стоял над ним, глотая слезы и чувствуя, как те замерзают на щеках. Он никогда еще не чувствовал себя столь уставшим.
С тех пор как раздался первый выстрел, прошло меньше шести минут.
Туман редел, и точно так же блекли и размывались семь тел людей из иного мира. Исчезали автоматы, сапоги и военная форма, карта и радиостанция, даже гильзы. И кровь. Осталась только та, что натекла из Корпалова. И еще путаница следов, и выдавленные отпечатки на снегу. Исчезла вонзившаяся в плечо слабая срикошетировавшая пуля, даже въевшаяся в тело смазка и остатки пороха. Осталась чистая рана длиной сантиметра в полтора. И простреленная в пяти местах старая одежда Горыпина, лежащая на снегу.
Крест вышел не слишком красивым. Корпалов не был ни скульптором, ни плотником, к тому же у него немного болело плечо, особенно на морозе. Но он все-таки был художником, и у него получилось нечто вполне приличное.
Ему хотелось, чтобы крест простоял долго, и он решил, что со временем поставит здесь каменный.
Надпись сделал простую и без украшений:
НА ЭТОМ МЕСТЕ ПОГИБ
АНДРЕЙ СТЕПАНОВИЧ КОРПАЛОВ II
ИЗВЕСТНЫЙ КАК ИВАН ИВАНОВИЧ.
СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ
1941–1973
Корпалов перекрестился и присел, зажигая свечи, потом встал и открыл бутылку водки. Вторую стопку воткнул в снег, положив рядом на расстеленной бумаге нарезанную «Охотничью».
– За твое здоровье, Иван Иванович. Не сердись, но в следующем году я все-таки поеду в Крым. Тебе бы там понравилось.
Мороз ослаб. Свеча горела ровно.
Буран утих.
Необходимая оборона
Их было пятеро. Тогда, еще студентами, они казались практически неразлучными. Вместе зубрили материал к сессии, вместе сидели вечерами, поднимая бокалы и распевая песни. Они называли себя «Братством». И знали, что могут рассчитывать на всех и каждого по отдельности, словно мушкетеры.
И уж тем более они не могли понять, как так вышло, что почти пятнадцать лет им не удавалось собраться в том же кругу. Время от времени случалось, что двое или трое могли вырваться на пару часов и отдохнуть в каком-нибудь пабе за кружкой пива. Но все вместе – никогда.
Причины были банальны. Работа, жены, дети, обязанности. Всегда что-то мешало по крайней мере двоим из друзей. Согласовать свободное время для пяти занятых мужчин оказывалось полностью невыполнимой задачей.
Удалось только теперь. Пятнадцать лет спустя. Они оставили дома трех недовольных жен, одну обиженную любовницу и одну разочарованную невесту, а также пять демонстративно выключенных мобильных телефонов. Все. Братство встречается впервые за пятнадцать лет.
В домике Сапера. На садовом участке.
Деревянный домик стоял в глубине леса, столь далеко от цивилизации, что там мог бы обитать отшельник. Для покупок в ближайшем магазине требовалось отдельное путешествие на автомобиле или по крайней мере на велосипеде.
Домик, однако, был оборудован идеально спроектированным камином, молниеносно обогревавшим помещение. Имелись дрова, электричество и припасы. Больше им ничего не было нужно.
Празднество Братства продолжалось уже второй день. Они в самом деле пили как в старые времена. Здесь не было никого, кто мог бы сказать: «Завтра у тебя будет болеть голова», или «Как ты себя ведешь!», или «Тебе уже не двадцать лет!».
Им казалось, будто они расстались только вчера.
Тема угроз появилась сама собой – из-за выражения лица Гавранека. За три дня до встречи Гавранек лишился автомобиля, причем довольно-таки мерзким образом. Двое рослых амбалов выволокли его из-за руля, избили посреди перекрестка среди десятков смотревших в другую сторону людей, а потом спокойно уехали на его «эксплорере», увезя с собой фирменный ноутбук, все документы, деньги и даже покупки, которые он успел сделать. К счастью, ему ничего не сломали. В такой ситуации тема необходимой обороны возвращалась словно бумеранг.
– А я как-то раз защитился, – с горечью проговорил Мацек. – Застиг двоих говнюков, которые вламывались мне в квартиру. Один сразу смылся через балкон, а второй кинулся на меня. У щенка оказался лом, а я схватил оставшуюся от деда трость, которая висела в прихожей.
– За здоровье Мацеуса! – Все уже изрядно набрались и отреагировали на эту маленькую победу с энтузиазмом, достойным скорее компании шляхтичей семнадцатого века, чем группы солидных джентльменов со слегка поредевшими волосами и заметными пивными животиками над ремнями.
– Погодите! – безуспешно пытался перекричать их боевые кличи Мацеус. – Знаете, в чем меня обвинила прокурорша? Вовсе не в превышении необходимой обороны. Этого она просто не могла. Так она завела на меня дело за участие в драке. В собственном доме. Орала на меня, что я не в Англии и мой дом никакая не крепость, а я разбил ребенку голову. Ребенку, можете себе представить?
Наступила гробовая тишина.