– Акционерное общество «Ликеро-водочный завод Царское Село». Черт побери! Обо всем подумали. Вот, пожалуйста, – акцизный налог, министерство финансов Российской Республики. Российской Республики! Ну так что? Такой крепкий мужик, и такой маленький стаканчик не выпьет? За здоровье Российской Республики!
Вздохнув, Корпалов отважно сделал глоток. Его аж передернуло. Немного подождав, пока успокоится желудок, принявший натощак дозу чистого дистиллята, он выпил хлебного кваса прямо из жестяной банки.
Иван Иванович пил не спеша – залпом. Отчетливо было видно, как двигается его худой кадык, пока он глотал водку, будто утоляя жажду стаканом боржоми. Он поставил пустой стакан и вздохнул:
– Прямо как вода! В жизни не пил такой чистой. Где они ее, гады, взяли?
Гость потянулся к маленькому корнишону.
Закусив, он налил очередной полный стакан и с полнейшим спокойствием чинно употребил манную кашу.
– Послушай, брат! Давно я ни с кем не говорил по-людски. Отвык уже душу раскрывать. Но я расскажу тебе про Магадан. Послушай!
– Почему про Магадан? Что это?
– Ты что, про Магадан тоже не слышал? Это порт. Город-лагерь. Построенный руками таких, как я. Каторжников. Там распределяют транспорты. В тайгу, на угольные шахты, золотые или урановые рудники. Если кто-то попадет на уран, то радуется, дурак. Там особая пайка, куда лучше других. Каторжник быстро учится думать желудком. Вот только там три года – и смерть. Радиация. Мне повезло – я попал на золото. Но не сразу. Твое здоровье, брат!
За окнами завывала вьюга. Бушевал буран. Шло время, и двое пытались понять друг друга – по-простому, по-человечески. Но у них ничего не получалось. Никаких общих точек. Иван рассказывал о себе, но его воспоминания, хоть и до ужаса связные, звучали полным абсурдом. Из его повествования возникала странная картина общества доносчиков и сволочей, смешанных с невероятно хорошими людьми, вопреки всему отличавшимися неестественным трагическим благородством. Крайне негостеприимной, хищной страны, преисполненной глубокой тоски и желания стать иной. Земли, над которой висело некое проклятие.
На столе лежали оставшиеся с прошлого вечера вещи, с помощью которых Корпалов доказывал существование реального мира. Пятьдесят рублей разными номиналами, паспорт, чек из магазина. Напротив него гость начал выкладывать, будто карты, вещи из своего мешочка. Коробок спичек – против чека. Письма от разных людей, писавшиеся в течение десяти лет, снабженные разнообразными печатями, – против десяти- и двадцатирублевки Центрального банка. «Беломорканал» – против бутылки «Смирновской». Нашивка УСВИТЛага с ватника – против паспорта Российской Республики.
– Слушай, брат! – Иван оперся о стол и закусил куском колбасы. – На самом деле ты просто сошел с ума. Обычно, по-человечески. Так уж у нас есть, что порой лучше свихнуться. Многим бы хотелось. А это означает, что ты был хороший человек. Но не обычный. Обычный человек поехал бы в психушку – и привет. Тебе нелегко будет поверить, но ты придумал себе Россию. Спокойную, богатую и сытую. Такую, по которой тоскует каждый. Такую, какой она должна быть, но никогда не была и не будет. Полностью невозможную. Ты придумал ее во всех мельчайших подробностях, столь точно, что это стало походить на воспоминания. Ты нашел в ней убежище. Стер из мозга все остальное, и теперь помнишь Онежское озеро, акации, армянские кондитерские. То, чего никогда не было. Но ты, видимо, кто-то важный. Особенный. И потому тебя не могли отправить в дурдом, даже в правительственную спецбольницу. По какой-то причине тебя не могли и ликвидировать. И попросту сослали сюда. Тебе построили твою Россию. Маленькую. Эту избу, может, еще весь этот Уйгурск. Спецзона. Все тихое, красивое и богатое. Одетые в заграничные шмотки актеры. Для тебя печатают газеты и наклеивают якобы российские этикетки на импортные товары. Так и будешь тут сидеть, и лишь время от времени тебя будут навещать люди в царских мундирах, которые скажут: «Здравия желаем, господин Андрей Степанович, мы белая полиция из Уйгурска. У вас всё в порядке?» Даже подумать страшно, зачем вся эта комедия. Естественно, ты не помнишь ничего из настоящей жизни. Может, видел что-то слишком страшное или важное? Может, помнишь нечто такое, без чего им не обойтись? Может, ты был конструктором какого-то чудовищного оружия? Или агентом разведки? Андрей Степанович свихнулся! И как мы теперь всё узнаем? Как это из него вытянуть? Позаботиться о нем, – может, вспомнит? А тем временем в эту вашу маленькую Россию угодил каторжник. Что теперь будет? Знаю, в это тяжело поверить, тяжело понять. Но я знаю, что какое-то объяснение должно быть. Подумай, брат!
Иван снял со стены гитару Горыпина и начал ее настраивать. Корпалов сидел, сам уже толком не зная, кто из них прав. А если все, что он помнит, – лишь иллюзия? Если все, что он видит, – лишь театральная бутафория? За окном пурга, двери и окна заперты, радио не работает – как проверить?