Таксидермист

Он свернул в какую-то боковую улицу, столь же грязную и неухоженную, как и остальные, но значительно более узкую. Со всех сторон его окружали стены, покрытые лишаем и пятнами осыпавшейся штукатурки, окна, закрытые рваными занавесками, заклеенные фанерой и листами полиэтилена. Он бросился бежать. Нужно было найти хотя бы один нормальный магазин, дом или кафе. Если ему это не удастся, он никогда не попадет домой и останется тут навсегда.

Эта Москва даже пахла иначе. Его город был окутан ароматом быстро пульсирующей жизни, порождением запахов миллионов людей и их деятельности. В воздухе ощущался дух выхлопных газов, смешанный с запахом духов, ароматом грузинской и китайской кухни, кофе, табака, мороза и денег.

Здесь же воняло застарелой плесенью, страхом, нищетой и скукой.

Над подворотнями трепетали какие-то красные тряпки на палках – гладкие красные флаги, без каких-либо знаков и символов, будто сигнальные флажки. Они что-то означали. Нечто страшное. Он бежал все дальше.

Он бежал, расталкивая толпу, собравшуюся перед магазином без названия и рекламы, с грязными пустыми витринами. Он миновал мужчин с мрачными бандитскими лицами, которые стояли, сунув руки в карманы старых плащей, перед какой-то забегаловкой, лежащих прямо в снегу пьяниц и загадочные выкрашенные в бело-зеленый цвет старомодные автомобили с надписью ГАИ на дверцах. Он бежал все быстрее, а страшная чужая Москва окружала его, засасывая все глубже в запущенные, покрытые снегом парки, угрюмые площади со странными огромными памятниками.

Корпалов свернул за очередной угол, и перед ним вдруг возникли купола Кремля – хорошо знакомые, покрытые разноцветной мозаикой и золотые. Он был спасен. Лишь бы добраться до Манежной площади, а оттуда он уже легко доберется домой. Он бросился бежать, почти плача от радости. Еще немного, и он углубится в прекрасно знакомые улицы, поцелует тротуары, с радостью смешается с плотной разноцветной толпой, а над ним, несмотря на пасмурное небо, засияют тысячи реклам, надписей и неоновых вывесок. Он с наслаждением взглянет на ползущие в гигантских пробках миллионы машин, испускающие восхитительные клубы выхлопных газов, погрузится в стихию родного города.

Корпалов замер на полушаге, чувствуя, как страх заполняет свинцовым холодом его желудок. Манежная площадь была полностью пуста. Чайные, тележки с цветами, сувенирные магазины, клоуны на ходулях, студенты Музыкальной академии, играющие у стен Старого города, извозчичьи пролетки – все это бесследно исчезло. Красная площадь была огромна и пуста, будто некий злобный титан вымел с нее все следы жизни и вытер гигантской половой тряпкой – бурым куском бесформенной ветоши.

Ища спасения, он взглянул на Кремль, но и тот выглядел иначе. На вершинах башен были насажены ядовито-красные пентаграммы, а спереди торчали прямоугольные, варварского вида, ни на что не похожие строения. Повсюду трепетали на шестах тряпки цвета крови, будто брошенные безумными тореадорами мулеты. Над площадью возвышалась прямоугольная решетчатая конструкция с красным щитом, огромным, будто экран гигантского кровавого кинотеатра для автомобилистов. В ее углу виднелся схематический контрастный портрет какого-то лысого мужика с козлиной бородкой и хитрыми лисьими глазками, а под ним надпись: СЛАВА КРАСНОЙ АРМИИ. Центральное место на щите занимал странный, зловещего вида символ в виде скрещенного с каким-то крюком молота, напоминавший знак на пиратском флаге.

Красная площадь. Красная армия. Красные флаги. Красный туман. Красное безумие.

Серо-синее небо над его головой внезапно сменило цвет на кирпичный, и с него хлынул теплый дождь. Он задрал голову, давая каплям согреть озябшие щеки, и почувствовал их на губах. Дождь был горячий и густой, с соленым металлическим привкусом. Корпалов утер лицо и взглянул на свою ладонь – та была красной, покрытой свежей кровью. Купола Кремля, отполированный мрамор площади, улицы, церковь – все было в крови. Послышался глухой деревянный стук, потом еще и еще. Пошел град – крупный и белый, размером с дыню. Черепа. Они падали вокруг, разбиваясь о покрытие площади с сухим звуком пистолетных выстрелов. Корпалов схватился за волосы, закинул голову назад и закричал.

Он проснулся в темноте, сидя на постели, весь дрожа и утирая с лица теплую солоноватую влагу. Кровь!

Корпалов на ощупь зажег ночник. В его свете показались брусчатые стены, полки, шкаф, сосновый письменный стол, грубо сотканный чукотский коврик и оленья шкура на стене. За окном завывал в снежной пустыне буран, ударяя в закрытые ставни. Сибирь. Отпуск. Дом.

Он посмотрел на свои ладони. Они были влажными – влажными от пота.

– Ох ты, Господи… – простонал он и размашисто, наискосок, перекрестился. Сердце колотилось будто сумасшедшее, легким не хватало воздуха, будто он только что взбежал на десятый этаж. Он постепенно успокаивался, но все еще ощущал под черепом медленно угасающий на поверхности мозговой коры кошмар.