Тайный заговор Каина

— Что случилось? Вы нервничаете? — недоуменно спросила она.

— Ничего подобного, — попытался успокоить ее Мински.

— Ладно, — нахмурилась Бритт. — А почему Рихард Марк больше не пишет?

— А зачем вы хотите работать в моем клубе?

— Понимаю, — сказала Бритт. — У него тоже есть свои причины. Я думаю, мы великолепно сработаемся с вашим партнером.

Мински поднял руку.

— Не торопитесь! Прежде всего я должен встретиться со своим адвокатом. Когда он даст зеленый свет, мы с вами снова встретимся, обсудим все до мельчайших деталей и конкретно поговорим о контракте. А пока я дам вам кое-что, чтобы вы могли существовать. Вы, конечно, намерены оставаться в гостинице, а не во «Франкфуртер Хоф».

— Мне все равно.

— Я заплачу также за ваше обучение. Что вы на это скажете?

Девушка повела плечами.

— Да, конечно.

Борис встал.

— Я уезжаю завтра, а вы когда намерены выехать? — спросил он.

— Как можно скорее.

— Хорошо. — Мински пошел к двери.

— В чем дело? — удивленно спросила Бритт.

— Что вы имеете в виду?

Бритт бросила взгляд на постель, затем на Мински.

— Я думала, как обычно принято…

— У меня не принято, — сказал он и поспешно направился к двери. — Я закажу для вас билет на самолет до Франкфурта и позвоню Ричи, чтобы он встретил вас в аэропорту у справочной. Ждите, пока он не подойдет к вам.

— Благодарю вас, господин Мински, — сказала Бритт. — Вы очень мне помогли.

— Мы еще ни о чем не договорились, и я пока что ничем не помог вам. Почему вы так уверены?

— Я знаю, благодарю вас.

Мински надел шляпу, но, взявшись за ручку двери, вдруг остановился и, обернувшись к Бритт, спросил:

— А как насчет Паноса?

— Я оставила ему письмо, — ответила Бритт. Она выглянула в окно. Шел тихий осенний дождь, а на бульваре Мадлен кипела жизнь.

«Милый, ты сейчас спишь, а я ухожу. На встречу с господином Мински. Не сердись на него, ибо это не его вина.

Я буду работать у него. Он еще ничего не знает, но я уверена, что он примет меня. Я напишу тебе из Франкфурта. Сразу же. Я должна была поехать во что бы то ни стало. А ты должен продолжать свою учебу. У меня, наверное, не будет другой такой возможности разорить своего отца. Тебе этого не понять. Можешь называть меня сумасбродной немкой, злой, жестокой, злопамятной, пропащей девчонкой. Хотя мне очень больно, если ты на самом деле считаешь меня такой. Теперь мы не сможем видеться друг с другом, но ты можешь написать мне. Прошу тебя, Панос! Я буду часто писать. Мы могли бы быть счастливы вместе, правда?

С первым же письмом я вышлю свой адрес. Пиши, хотя бы изредка. Твоя репутация не пострадает от этого, а я буду невероятно счастлива. Благодарю тебя, не знаю, впрочем, за что… За все!

Будь настоящим, преуспевающим мужчиной, Панос. До сих пор я ни за кого не молилась, за исключением матери. Теперь я молюсь за тебя. Обнимаю, Бритт.

P.S.

Я взяла листок со словами Эйнштейна. Ты сможешь написать эту цитату снова, ты же знаешь ее на память. А греческие буквы выглядят так красиво».

Панос уронил письмо. Было почти четыре часа утра. Он сидел у стола, заваленного книгами, на котором лежало прощальное письмо Бритт. Он сидел не шелохнувшись, не в силах собраться с мыслями. Ей не следовало делать этого. Как странно щемит сердце. Никогда раньше у него не было такого ощущения. Черт бы побрал этого Мински! После этого я больше не повезу его в машине! Теперь я не смогу встретиться с ней, она, вероятно, уже в Германии.