Тайны лабиринтов времени

– Еще чо! – возмутился я. – Не возьму и не проси. Уйди лучше с дороги.

Молчит девка, но с дороги не уходит. Глянул на нее еще раз: уж дюже неприглядная. Запротивелось у меня в душе, забрезгало.

– Не балуй, – говорю, – уйди!

И хотел я ее объехать. Да никак! Не идет конь, встал как вкопанный. Я его в шенкеля да плеточкой – не идет. Что за наваждение? Подрастерялся я, в пот кинуло. И говорю:

– Мне все одно с тобой не по пути.–  Повернул коня и пустил в галоп, да в обратну сторону. Сколько проскакал, не ведаю, только устал и перешел на рысь, в досаде весь, что все обернулось не по-людски. Что за случай такой вышел?

Вижу, церковные купола виднеются: знать, станица недалече. «Доеду, – думаю, – до станицы, в церкву схожу. И попрошу Господа дать мне встренуть свою суженую». Доехал, солнышко блескучее, погода играет.

Подъехал к храму, с коня слез, на себе порядок навел. Захожу, а народу никого, полумрак в церкви, свечи еле-еле горят. Тихо. Спокойно стало на душе у меня. Упал я на колени перед иконами, долго молился, вдруг слышу за спиной шепоток, оглянулся, а нету никого. А голос-то вроде бы знакомый будет. Никак опять она – та самая замараха – страсть вошла в меня, заиграла в душе злость.

Вышел из храма – сам не свой, а на улице ветер поднялся и пылью меня обдал, солнце тучей заслонилось и зябко стало, нехорошо. Вскочил я на коня и поехал прочь от станицы. Мысли тревожные, одна горше другой. Долго так ехал, очнулся – так вроде и смеркаться начало, надоть где-то на постой останавливаться. Вижу, копешка сена стоит – чем не ночлег? Зарылся в сено, веки смежил, но не идет сон, а тут луна вышла полная и льет белым светом на всю округу, не дает покоя. Вдруг слышу, сено зашелестело чой-то. Може, конь? Потом чья-то рука по лицу меня – лап, раз да другой. Занемел я, ни рукой двинуть, ни слово вымолвить. И голос: «Суженый мой…».

– Ведьмака! Изыйди, Христа ради, – отвечаю.

Схватил я шашку и махнул сгоряча – застонала дева, заохала, закричала-запричитала. Зацепил ее, видать, я шашечкой-то. Слетел с копешки, колотит меня, холодным потом обдает. Призвал коня, а в сторону копешки не оглядываюсь, боязно. На коня – и в бега!

Остальную дорогу мчал наугад, долго кружил по перелескам да по займищам, пока сердце свое успокоил. Ишь, какая ведь повадлива девица оказалась!

Вижу, вроде костерок на поляне горит и люди об чем-то гутарят. Подъехал потихоньку, прислушался и понял – разбойники добычу дуванят. Двое себе злато-серебро поделили, а молодому девица досталась. Молодой разбойник возмущается – зачем ему такая девица, иль в воровстве он не первым был. И до драки дело доходит, вот-вот сцепятся.

– Ну, коль она тебе не нужна, то мне – в самый раз, – прошептал я.

Вынул я пистоль и стрелил вверх, саблю достал, да крикнул-гукнул, свиснул и рубанул, что есть силы первого попавшегося выродка. Разбойники наутек и кинулися. А я девицу подхватил на коня – и айда прочь от этого места. Едем, значит, девица припала ко мне, сердечко бьется часто, как у воробья. Разнежился я, а тут обняла она меня покрепче за талию, вроде, как боится упасть с коня. А я и думаю: «Вот она, суженая моя». Слышу, она мне шепчет:

– Говорила я тебе, что твоя суженая.

Ба! Да это ж та самая девка-грязнуха. Да что ж за напасть такая, Господи! Ссадил я ее с коня, словно мешок сбросил:

– Доняла ты меня измором!

И опять в бега кинулся. Долго ли – коротко ли, а времечко прошло – вернулся я домой насупоренный, злой. Не нашел, кого искал. Мать меня встретила, посмотрела, и головой покачала, что тут говорить – единственное дитятко и так понять можно.

Вижу, девица по двору ходит. Спрашиваю у матери:

– Кто така?

– Да, работница наша, Варвара, сиротинка. Пришла к нам в хату, грязнуха-грязнухой. А счас гляди, какая чисторядная. Работа в ее руках – так и горит.

А я уже матерю не слушаю, насторожился. Подхожу к девице, смотрю на нее и желваками играю, плеточкой помахиваю:

– Кто така, говори?!

– Кто така, не знаю, – отвечает она, – сирота я, с малолетства по людям ходила.

Смекаю, голос вроде бы не тот, что у грязнухи, та натужно говорила, а эта будто колокольчиком прозвенела. И лицом Варвара бела, и чисторядная, и скромная, видать, вишь, глаза потупила.

Отошел я от нее и говорю матери:

– Ничего девка, узюмная.

Матери эти слова по сердцу.

– Мне Варвара, уже как родная стала, – говорит мать. – Ты к ней приглядись, как раз по тебе девка, право слово.

Махнул я рукой – мне, мол, все равно. И пошел с дороги прилечь. Вечером отец с поля приехал.

– Женить его надо – нечего боле с этим делом тянуть.

Сказал, как отрубил, и собрал отец на совет всех родственников, позвали и меня. Отец спрашивает:

– Кого за тебя будем сватать – говори, не -то я сам выберу и оженю?

– Лишь бы для вас была хороша, а для меня будет.

– А ты своего ума-разума приложи.

– Я из вашей воли не выхожу.

– Ишь, какой слухменый сделался! Иди! Совет будем держать.

Судили-рядили. Так-сяк… жена не сапог – с ноги не снимешь. Порешили: пусть жребий тянет. Ему век вековать, так пусть на себя и пеняет, если что не так.