Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя

Московский религиозный диссидент Геннадий Шиманов был знаком со многими, подписавшими Обращение в Верховный совет, но решил высказаться самостоятельно. Летом 1976 года в Самиздате появилось открытое письмо патриарху Московскому и всея Руси Пимену (Извекову). Шиманов критиковал Московскую патриархию за то, что она не протестует против принудительно атеистического воспитания. Он считал, что если ей не разрешают печатать религиозную литературу, то почему РПЦ не пытается добиться разрешения получать религиозную литературу от западных христиан? Шиманов утверждал, что если Советская власть демократизирует законодательство о культах, то она вернется к тысячелетним нравственным корням России и ликвидирует причины антисоветских настроений: «Советскому государству по глубочайшей сути дела НУЖНА Православная церковь и НЕОБХОДИМО грядущее преображение нашей страны в православнотеократическом духе, ибо только такое преображение спасет Советскую власть от беспощадного приговора истории»⁷. Это письмо оказалось пророческим. Шиманов предложил РПЦ исполнять роль не только цензора, но и осуществить возврат к монархическому правлению, восстановив знаменитую уваровскую триаду «самодержавие, православие, народность». Это письмо не было замечено ни епископатом РПЦ, ни церковным отделом КГБ. Зато в первой четверти XXI столетия идеи Шиманова обрели плоть и кровь в воззваниях КПРФ, а также идеологов-патриотов типа Дугина.

В начале августа 1976 года отец Глеб вместе с дочерью Машей и другом-иконописцем Александром Салтыковым улетел в Абхазию. Мы договорились встретиться в Новом Афоне, где я еще не бывал. Я слышал, что в горах Кавказа еще скрываются монахи-отшельники, отказавшиеся от паспортов и живущие подобно первым анахоретам. Мною двигало не только любопытство. Мне важно было на какое-то время покинуть Москву, чтобы привести в порядок мысли и чувства. Хотелось пожить хотя бы неделю в горах, среди отшельников. Отец Глеб обещал помочь мне, но в свою очередь попросил меня помочь установить на развалинах часовни на Иверской горе икону Спаса, которую по его просьбе написал Саша Салтыков. Вплоть до X века Абхазия была христианской страной, но после захвата турками приняла ислам. Христианских храмов на ее территории оставалось не так уж много. Завершив московские дела, я самолетом добрался до Сухуми, а потом автобусом в Новый Афон.

Новый Афон встретил меня прогретыми чистым воздухом и прозрачным морем. В первую очередь я выкупался, а потом отправился на поиски отца Глеба. Он встретил меня неподалеку от причала, держа под мышками две огромных буханки хлеба. Он уже договорился с хозяйкой о небольшой комнатке близ монастыря. Договорились встретиться у подножия Иверской горы до захода солнца. Все они были тщательно экипированы, а Саша держал свернутую в трубку икону Спаса, которую написал на плотном картоне. Все было предусмотрено – запас эпоксидной смолы, веревочная лестница и фонарь. Пока мы поднялись на Иверскую гору, уже стемнело. Маша светила фонарем. С трудом мы с отцом Глебом закинули на главку часовни веревочную лестницу. С трудом поднявшись на ней, я долго и мучительно приклеивал икону. Смола быстро затвердевала. На всякий случай, я обмазал края иконы уже затвердевшей смолой.

Днем мы встретились у моря. Отец Глеб предложил мне самый простой способ найти отшельников. Мы поехали на автобусе в Сухум, где был открыт единственный в городе храм. После литургии зашли к митрополиту Сухумскому Илье, которого отец Глеб знал еще семинаристом в годы его учебы в Московской духовной школе. Митрополит принял отца Глеба как старого друга. Меня поразило, что они разговаривали на равных. Когда дошла очередь до меня и я изложил свою просьбу, митрополит с печалью ответил: «Знаю, что в горах живут отшельники, но сам там ни разу не был. Иногда они спускаются с гор, чтобы причаститься. Но я живу, как птица в золотой клетке. Добирайся на автобусе до селения неподалеку от озера Амткел, а там попробуй разыскать иеродиакона Аввакума. Я о нем много хорошего слышал». В Сухуме мы распрощались с отцом Глебом, я закупил немного еды и отправился на автобусе в горы, а он вернулся в Новый Афон, где за Иверской горой они снимали несколько комнат.