Сущность христианства

Христиане исключали себя из гибели мира. «И он пошлет ангелов своих с трубою громогласною и соберут избранных его от четырех ветров, от края небес до края их». Матф. 24, 31. «И волос с головы вашей не пропадет. И тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою. Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше». Лук. 21,18,27–28. «Итак, бодрствуйте во всякое время и молитесь, да сподобитесь избежать всех этих будущих бедствий и предстать пред Сына Человеческого». Там же, 36. Язычники, напротив, отождествляли свою судьбу с судьбою мира. «Эта вселенная, объемлющая в себе все человеческое и божеское… некогда разрушится и погрузится в прежний хаос. Нечего будет сожалеть о гибели отдельных лиц. Кто же будет так высокомерен и безмерно притягателен, чтобы требовать из этого всеобщего жребия тленности исключения для себя и своих присных?» «Итак, все человеческое некогда погибнет. Не защитят ни стены, ни башни. Не помогут храмы молящимся». Здесь мы опят имеем характерное отличие язычества от христианства. Язычник забывал себя из-за мира, а христианин — мир из-за себя. Но как язычник отождествлял свою гибель с гибелью мира, так и свое возрождение и бессмертие он отождествлял с бессмертием мира. Для язычника человек был обыкновенным, а для христианина избранным существом; христианину бессмертие представлялось привилегией человека; а для язычника оно было общим достоянием, на которое он притязал лишь на столько, на сколько предоставлял в нем участие и другим существам.

Христиане ожидали близкой кончины мира, ибо христианская религия не содержит в себе начала космического развития — все, что развивалось в христианстве, развивалось лишь в противоречии с его первоначальной сущностью — ибо с существованием Бога во плоти, т. е. с непосредственным тождеством сущности рода с индивидом, все было достигнуто, жизненная нить истории окончательно порвана и осталось лишь место для мысли о будущем, повторном пришествии Господа. Язычники, напротив, относили кончину мира к отдаленному будущему,[216] ибо они, живя в созерцании вселенной, не приводили небо и землю в движение только ради себя, ибо они расширяли свое самосознание и возвысились до сознания рода, а бессмертие полагали в его продолжении, и таким образом представляли будущее не себе, а грядущим поколениям. «Настанет время, когда наши потомки будут удивляться, что мы не знали таких очевидных вещей». Сенека. Кто полагает бессмертие в себе, тот отрицает принцип исторического развития. Правда, христиане, по словам Петра, ожидают новой земли и нового неба. Но с этой христианской, т. е. надземной землей навсегда закрывается зрелище истории и наступает конец действительного мира. Язычники, напротив, не ставили никаких границ развитию космоса, они полагали, что мир погибнет, чтобы вновь возникнуть помолодевшим, как мир действительный; они желали ему вечной жизни. Христианская кончина мира была делом чувства, объектом страха и надежды; а для язычников гибель мира представлялась делом разума и природы.

Незапятнанная девственность есть принцип спасения, принцип нового, христианского мира.

«Дева породила спасение мира, Дева породила жизнь всех… Дева зачала того, кого этот мир не может объять… По вине мужа и жены плоть была изгнана из рая, но через Деву она воссоединилась с Богом». Амвросий. «Целомудрие сочетает человека с небом. Хорошо брачное целомудрие, но еще лучше воздержность вдовства, а всего лучше девственная непорочность». (Псевдо-Бернг.). «Не забывай, что жена изгнала обитателя рая из его владения». Иероним. «Христос на себе показал, что девственная жизнь есть истинная и совершенная. Поэтому, хотя он и не сделал ее для нас прямым законом, ибо, как он сам сказал, не все могут вместить это слово, но он поучал нас делом». Иоанн Дамаскин. «Какой славе не была бы предпочтена девственность? Славе ангелов? У ангела есть девственность, но нет плоти; в этом он больше счастлив, чем силен». Бернгард.