Судьба

Вдоль стен, вокруг всего зала, находились отдельные каморки. Сали заглянула в ближайшую и обнаружила портрет одного из людей, принявших в себя Великого Хана. Он жил три века назад. Его звали Фозаи, и он происходил из города Чжомеи. На картине был наголо бритый мальчик с пучком волос на темени – такую прическу тогда носили.

– Найден в возрасте девяти лет. Стал Ханом в возрасте четырнадцати лет, – вслух прочитала Сали. – Этот священный Хан, известный как Первопроходец, редко бывал в Шакре, однако в годы своего правления обогащал Катуа, совершая набеги на земли Чжун и за их пределы. Он добрался до земель Белых Духов.

У стены стояло грубо отесанное сломанное копье.

В следующей каморке был изображен мальчик по имени Кира. Он сменил Фозаи, погибшего в бою. Прошло семь лет, прежде чем Хан переродился в новом теле. Правление этого Хана ознаменовалось расцветом философии. Он создал кодекс справедливых законов, которым должны были повиноваться все без исключения. На небольшом пьедестале под картиной лежала открытая книга.

Следующего звали Помпу, затем Шри… и так далее. Более тридцати каморок, и в каждой были портрет очередного сосуда и перечень достижений Хана в течение жизни, а также какой-нибудь предмет, принадлежавший сосуду.

Сали усмехнулась. Эти комнаты в глубине Величественного монастыря рассветной песни в Масау всего лишь содержали память о Хане. Ничто не давало ответа на вопрос, каким образом Хан возник и существовало ли лекарство от него. Где хранилось священное знание? Почему Хан был бессмертен? Как он появился? Чем объяснялась его сила? Где находились священные книги? Что за ритуал позволял разделить душу Хана на несколько частей? А главное, можно ли было извлечь часть, обитавшую в Сали, не убивая ее? Она проделала этот путь не ради глупого урока истории!

Тем не менее она продолжала обходить экспонаты. Сали постепенно становилось интересно. До того как превратиться в Хана, это были просто люди, совсем юные, от десяти до двадцати лет. В глазах у них горел особый огонь, и не было двух схожих между собой улыбок. Затем они делались тем, чье изображение стояло в середине, – Вечным Ханом Катуа – и все различия стирались, когда Хан завладевал их телами. Если бы шаманы не сохранили память о них, все забыли бы принесенную ими жертву.

Сали очень хотелось увидеть картины, посвященные Цзяминю, и она обрадовалась, увидев его изображенным в юности, до превращения в Хана. На глаза у нее навернулись слезы, когда она смотрела на портрет Цзяминя. Его молодое лицо выглядело иначе, чем она помнила, но картина оживила много приятных воспоминаний. Те времена, несомненно, были счастливыми. Сали вспомнила день, когда прибыл художник, чтобы написать портрет Цзяминя. Это считалось великой честью не только для избранника и его семьи, но и для всего племени. Все так радовались. Мать гордилась Цзяминем…

Сали невольно пробормотала:

– Лучше бы он отказался.

Она вслух прочитала надпись на табличке:

– «Цзяминь, рожденный у очага стекольного мастера Сурио и плотницы Титаниш из племени Незры (ныне изгнано)». Ну конечно, они не могли об этом умолчать… «Цзяминь получил благословение в возрасте пятнадцати лет…»

Дальше повествовалось о Священном Отряде Цзяминя, включая Сальминдэ – Волю Хана, также с примечанием, называвшим ее беглянкой и предательницей. На табличке перечислялись многие достижения Цзяминя, его набеги, подавление восстания пограничного племени Шогуна, успешное разграбление Северного Пеньина, месть за убийство четырехсот катуанцев оседлыми дикарями. Почти все было верно. Уж Сали-то знала. Она сражалась рядом с ним.

Однако ближе к концу истории стали появляться странные вещи. Если верить табличке, враг начал обширное вторжение, бросив всю мощь империи Чжун на то, чтобы стремительно прорваться в глубь Травяного моря и нанести удар по Шакре. Вечный Хан в одиночку бился с передовыми частями чжунцев, пока не подоспела Незра. Вместе они вынудили врага остановиться, но у Незры кончились стрелы и поломалось оружие. Тем не менее они дрались голыми руками, пока не истощились огненные камни в топках и пока не пал Хан, потому что враги превосходили их числом сто к одному. Последний бой Цзяминя спас жизни тысяч катуанцев.

На последней табличке говорилось, что Хан, войдя в тело Цзяминя, стал одаренным поэтом и певцом. Также он был непревзойденным военачальником, имел удивительный гарем и собственными руками положил начало новой эпохе искусств у катуанцев.

Сали стиснула зубы. Цзяминь действительно любил стихи, но не отличался тонким вкусом. Постельные утехи его тоже не интересовали. Возможно, у него был самый скучающий гарем в истории ханов. Все остальное также не вполне соответствовало действительности. Если шаманы устроили хранилище памяти в честь молодых людей, ставших ханами, они, по крайней мере, могли бы правдиво отразить дурное и хорошее! Теперь Сали не доверяла ничему, что говорилось про всех остальных. Во всяком случае, своей жертвой они заслужили, чтобы их истории были рассказаны правдиво.