Судьба

Она сделала глубокий вдох, коснулась своих впалых щек и отвела со лба пряди волос. Стоять в священном для катуанцев месте было тревожно. Сали вырастили в почтении к шаманам и Вечному Хану. Религия сделала ее лучшего друга богом, и та же самая религия потребовала, чтобы Сали присоединилась к нему за гробом. Шаманы продали ее племя в рабство. Именно они изгнали жителей Незры, когда те сбежали из плена и вернулись в Травяное море.

Сали должна была ненавидеть и шаманов, и этот храм. И она их ненавидела всей душой. Но невольно она тосковала по утешению и любви, которые дарила ей вера. Она почувствовала себя поистине блаженной, когда Цзяминя избрали новым вместилищем Хана; когда она сама стала Волей Хана, это была огромная честь. Сали страстно хотелось по-прежнему поклоняться Вечному Хану Катуа, почитать шаманов и подчиняться их власти. Пусть даже они вместе с прочими катуанцами предали Незру. Именно предательство ранило Сали сильнее всего. И теперь, стоя перед Величественным монастырем рассветной песни, она чувствовала лишь тревогу и сомнение – не веру, не почтение и уж точно не любовь.

Сильнее страха встречи со старыми верованиями и безвозвратно канувшей честью, впрочем, был страх за свой народ, за племя, за семью, за нерожденную племянницу (ну или племянника, тут уж ничего не поделаешь). Сали нуждалась в исцелении, чтобы и дальше оставаться с теми, кого любила, и служить сородичам еще много лет; ну а если излечиться от недуга невозможно, пусть она выяснит это поскорее и вернется к своему племени, чтобы защищать его до последнего вздоха.

«Страх дарует природа. Это броня для твоего тела, приготовление к битве. Позволь страху укрепить тебя, вооружить твой разум и разогреть храбрость». Так Алина, наставница Сали, сказала ей перед первой битвой. Та чуть не обмочилась от страха, пока они ехали к полю боя, и всю дорогу ежилась от стыда. С тех пор Сали, как молитву, повторяла слова Алины перед каждым сражением, набегом и поединком.

Она подошла к огромным черным дверям, и тело немедленно откликнулось. Желчь подступила к горлу, живот скрутило судорогой. Как будто тело отказывалось войти в храм. Зов Хана звучал в груди, отдаваясь во всех членах, так что зубы стучали. Сали страшно не хотелось входить. Она почти позволила этому желанию победить. Она подумала, что нужно прислушаться к голосу разума, тела и сердца и бежать из этого проклятого места.

Но Сали устояла. Проглотив желчь, она стиснула зубы и толкнула ладонями черные створки.

– Страх – это щит, который меня укрывает.

Если она ожидала, войдя в святилище, увидеть нечто особенное, то зря. Во-первых, внутри Величественный монастырь рассветной песни выглядел как большинство других храмов. Помещение было круглым, со сходящимися под потолком дугами – в подражание древним юртам, в которых жили люди до эпохи движущихся городов. Как и во всех храмах, в середине стояла огромная статуя Вечного Хана Катуа, окруженная ковриками для медитации. Столько славы этому проклятому Цзяминю, который, прежде чем стать ханом, ни дня не молился! Статуи, впрочем, бывали разные. Иногда Хана изображали с топором в руке, а иногда он сидел на троне. Сали больше всего нравился храм Траурного Сланца, где Хан был изображен вскакивающим на лошадь. Скульптор, к сожалению, оказался неумелым, и Хан выглядел так, как будто собирался помочиться.

Здесь, в Величественном монастыре рассветной песни, Вечный Хан Катуа стоял совершенно нагим и смотрел в небо, расставив ноги и раскинув руки. Поскольку Сали выросла вместе с Цзяминем, она знала, что ваятель ему польстил. И все же приятно было увидеть лицо друга еще раз, вместо того чтобы полагаться на слабеющую память.

В медных курильницах, подвешенных к потолку, дымились благовония. Несколько шаманов молились на ковриках вокруг статуи. Пел мерный голос, через равные промежутки звонил гонг. Воздух был тепел и неподвижен. От жара напольных канделябров, свисающих с потолка ламп и сотен отдельных свечей, которые горели в подставках на стенах, Сали задыхалась. Просто удивительно, что храм еще не сгорел дотла.

Она закашлялась и вытерла тонкую струйку крови, которая вытекла изо рта. Ее состояние ухудшалось; тело, которое давно подводило Сали, теряло последние силы. Живот у нее скрутило, но Сали, сохраняя спокойствие, шла по храму как можно ровнее. С каждым шагом, казалось, нога уходила глубоко в камень. У Сали начался жар, по лицу тек пот, и в то же время ей было холодно, аж зубы стучали. Лишь через несколько минут она пришла в себя. Собравшись с силами, Сали поборола тошноту, втянула воздух сквозь зубы и двинулась дальше.

Она миновала статую и вошла в следующее помещение. Там находились картины, изображавшие Вечного Хана Катуа в его чудовищном величии, с напряженными мышцами, длинной бородой, волосатым телом и сокрушающей мощью. Целый ряд полотен изображал Хана сидящим на троне на протяжении веков; в том же зале были выставлены вазы, драгоценности, оружие и доспехи. В каждой жизни Хан выглядел почти одинаково, хотя телесные сосуды вносили кое-какие различия.