Читаем Суд праведный полностью

— Оговорили парня, ваше благородие. Какие там прокламации. Хороший он парень, чего там. И уж не знаю, кто там и как, но вижу, оговорили.

Ротмистр с улыбкой смотрел на слесаря. Не очень убедительно старик выгораживал своего щенка. Дать бы ему по физиономии, смотришь, и разговорился бы. Вздохнув, Леонтович спросил:

— А жилец твой? Тоже дома был?

— А ему что? Вроде бы дома. Парень тихий.

— Тихий, говоришь… — ротмистр стряхнул невидимую пылинку с колена, брезгливо махнул рукой: — Ладно, ступай, слесарь Илюхин.

Илюхин пожал плечами, натянул на голову картуз, но с места не сдвинулся. Случайно произошло так, или специально ротмистр рассчитал: из депо двое городовых выводили Николая. Илюхин обернулся к ротмистру:

— Ваше благородие! Мальчишку-то за чё опять?

— А ты подумай, старик, — усмехнулся Леонтович и тронул кучера за плечо.

Едва пролетки с жандармами скрылись за поворотом, Илюхин припустил вдоль путей. Сил не было, а бежал. Ноги налились свинцом, а торопился, не останавливался.

— Эй, дед! Не успеешь! — услышал он веселые голоса.

Оглянулся на бегу и увидел нагоняющую его дрезину. Парни, слаженно раскачивающие коромысло, посмеивались. Картузы у обоих были сбиты на затылок, лбы в поту.

— Можа, по пути? Так прыгай, подвезем!

Илюхин с трудом запрыгнул на подножку, попросил:

— Возле почты притормозите?

Спрыгнув с дрезины, Илюхин быстрым шагом направился к почтово-телеграфной конторе, но вовремя замедлил шаг и отвернулся, искоса наблюдая за дверью, из которой вышагнул пузатый жандармский офицер. Когда офицер, окликнув извозчика, укатил, Илюхин решился войти.

Татьяну Белову он нашел в каморке под лестницей. Сложив руки на коленях, она устало смотрела в пол, а плечи ее легонько подрагивали.

— Жандарм-то о Петьке расспрашивал? — сразу же спросил Илюхин.

— О нем, — испуганно выдохнула Татьяна. — Это чего же теперь будет, дядя Евдоким?

— Чего жандарму сказала? — погладил ее по плечу Илюхин.

— Как Петька просил, так и повторила, — всхлипнула Татьяна. — Что ночью сторожу в магазине помогал, тот вроде приболел;…

Илюхин с досадой хлопнул себя по бедру:

— Незадача! Я-то сказал, что Петька вроде дома был… Но не переживай, всё образуется.

3

Ротмистр Леонтович долго изучал агентурные донесения, черкал что-то на листе бумаги, наконец, договорившись с полицмейстером о помощи, вызвал Утюганова.

Унтер-офицер молча вырос перед письменным столом. Леонтович протянул ему лист бумаги:

— Вот адреса. Передашь их полицмейстеру Шестакову. Пусть немедленно приступают к обыскам. Сам с ними будь, и если что интересное обнаружится — немедленно извещай.

— Слушаюсь! — вытянулся Утюганов и тут же расслабился.

— Иди, иди! — недовольно повысил голос Леонтович и уже вдогонку добавил: — И Белова ко мне пусть заведут.

Белова ввели в кабинет, и он хмуро остановился на пороге. Укоризненно покачав головой, Леонтович усмехнулся:

— Раз пришел, проходи, что на пороге-то встал… — а когда Пётр сделал несколько шагов, махнул рукой: — Вот тут и остановись. И давай, все выкладывай. Правдиво, без утайки, как и следует на допросе.

Пётр решил прикинуться простачком:

— А что выкладывать-то?

— А вот и выкладывай, как шрифт типографский украли, — передразнил его Леонтович, откинувшись на спинку кресла и с любопытством разглядывая.

— А это чего? — Пётр изобразил полное недоумение.

— А это того, — еще язвительнее передразнил ротмистр, — буковки такие маленькие для подпольной типографии, чтобы прокламации печатать… — и жестко добавил: — Придуриваться брось! Ты у меня не один. Твой дружок, например, сразу понял, что к чему, и дурака из себя не строил.

Колька? У Петра вновь пересохло в горле. Не мог Колька ничего сказать, но… Ротмистр смотрит очень уверенно и явно что-то знает. Неужели Колька всё рассказал!

Леонтович по-своему истолковал растерянное выражение, появившееся на лице допрашиваемого, ободряюще улыбнулся:

— Да ладно, не переживай. С кем по молодости не случается. Я же понимаю, ты не сам, втянули тебя… — и даже по-отечески похлопал Петра по плечу, подойдя к нему, глянул понимающе в лицо: — Ты давай успокойся и всё по порядку расскажи.

— Да что рассказывать-то? — буркнул Пётр и еще ниже опустил голову.

Поскрипывая сапогами, ротмистр вернулся к столу, уперся в него кончиками пальцев, нахмурился:

— Очную ставку с Соколовым устроить?

Задав вопрос, Леонтович напрягся, поскольку блефовал, не был он уверен в причастности Соколова к похищению шрифта, лишь догадывался, а раньше интуиция его не подводила. И сейчас по лицу растерявшегося парня он видел, что оказался прав.

— Какого Соколова? Не знаю я никакого Соколова! — не очень убедительно ответил Пётр.

— И Гаврилыча не знаешь? — прищурился Леонтович.

— Сторожа из нашего магазина? — Пётр снова задохнулся, испугавшись, что Исай мог не успеть предупредить старика. — Знаю, каждый день его вижу.

— Так мы его сейчас пригласим, — добродушно пообещал Леонтович. — Он ведь всю правду скажет, как ты сегодняшнюю ночь провел. Как думаешь?

Пётр посмотрел на ротмистра, упавшим голосом сказал:

— Ваше дело…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза