Читаем Суд праведный полностью

— Поступал шрифт, третьего дня поступал… Из Москвы, для типографии Литвинова.

— Ящики еще у вас?

— Одну минуточку, я проверю накладные, — послышался шорох переворачиваемых бумаг, после чего служащий сказал: — Нет, господин ротмистр, груз получен… буквально полчаса назад от Литвинова подводу присылали.

Леонтович облегченно вздохнул, но тут же уточнил:

— Количество мест сошлось?

— А как же? У нас никогда ничего не пропадает, — обиженно отозвался служащий.

— Вот и прекрасно. Благодарствую, — уже спокойнее произнес Леонтович.

Положив трубку, он затушил папиросу, задумчиво посмотрел в окно, увидел двух молоденьких мещаночек, скрывающихся от еще не жаркого солнца под белыми зонтиками. Растянул губы в улыбке, однако вновь озабоченно нахмурился, распахнул дверь:

— Утюганов!

В конце коридора показалась длинная фигура унтер-офицера Утюганова. Особой грамотностью и усердием Утюганов не отличался и ко всему относился чисто философически. Некое наивное, даже безмятежное выражение всегда наполняло его смутные широкие глаза, окаймленные белесыми ресницами.

— Вели кучеру подавать!

— Слушаюсь, — откозырял Утюганов и так же неторопливо двинулся к лестнице, ведущей на первый этаж.

Владелец типографии встретил жандармского ротмистра прохладно.

— Да, — сказал он. — Пришла подвода с товарной. А почему, собственно, вас это интересует?

Ротмистр не обратил внимания на тон, каким это было сказано, усмехнулся:

— Ящики проверяли?

— Нужды не было.

— А сейчас такая нужда возникла, — сухо заявил ротмистр. — Потрудитесь приказать, чтобы вскрыли ящики.

— Хорошо, хорошо, — поднимаясь из-за стола, сказал Литвинов. — Пройдемте на склад.

Двое рабочих, прибежавших на крик хозяина, ловко орудуя выдергой, сорвали крышку с первого ящика, и изумленный Литвинов увидел аккуратно уложенные внутри ржавые железнодорожные костыли.

— Это что ж такое? — только и мог выдохнуть он.

— Вскрывайте следующие! — сквозь зубы приказал ротмистр, сверкнув глазами на замерших рабочих.

В оставшихся трех ящиках внутри оказались все те же ржавые костыли.

— Честь имею! — бросил через плечо Леонтович, покидая типографию и оставляя владельца пребывать в состоянии полной прострации. — Утюганов! За мной.

2

Невысокий сутуловатый мужчина в косоворотке и в поношенном пиджаке перебирал пальцами сукно на прилавке и что-то негромко втолковывал приказчику. Ашбель вежливо слушал, но особого внимания к посетителю не проявлял. А когда мужчина, так ничего и не купив, отошел от прилавка, Исай незаметно подозвал Белова.

— Ты случайно не знаешь, — негромко спросил он, — куда подевался типографский шрифт из литвиновских ящиков?

— Какой еще шрифт? — недоуменно посмотрел на него Пётр, но румянец появился на его лице.

— Имей в виду, — так же негромко добавил Исай. — Полчаса назад в типографии перерыли все ящики.

— Мне-то что? — пожал плечами Пётр, но в горле у него пересохло, а в голове завертелись тревожные мысли.

Каким образом жандармы могли узнать об операции со шрифтом? Кто мог их предупредить? Ведь Соколов все так хорошо придумал, весь расчет и строился на том, что утром ящики увезут со склада, и поскольку Литвинов выписал шрифт впрок, то никто их вскрывать не станет. А через полгода там разбирайся, сперли шрифт со склада или еще из вагона по дороге! Как же жандармы могли догадаться? Сам Пётр узнал об операции где-то за час до того, как их послали на склад. И Николай, его напарник, сын Илюхина, знал не больше.

— Мне-то что? — повторил Пётр, отворачиваясь от Ашбеля.

— Да я так, — хмыкнул Исай. — Говорят, в ящиках вместо шрифта оказались ржавые железяки.

Правильно говорят, подумал Пётр. Ночью они с Николаем помучались, пока перегрузили шрифт в мешки, а потом перевозили его на Нарымскую, там жил отец Соколова. Прямо в сарае, в яме, и зарыли. Неужели жандармы уже и до сарая добрались? Может, Николай и Соколов уже арестованы?.. Петру снова стало не по себе.

Осмотрев магазин, он заметил слоняющегося по залу жандармского унтер-офицера. Неспроста он, конечно, тут, ох, неспроста.

Незаметно Пётр шепнул Ашбелю:

— Слышь, Исай… Передай Гаврилычу, что я сегодня ночью помогал ему сторожить… Ну, дескать, прихворнул он, вот я и помогал…

— Понял, — шепнул Ашбель.

Вовремя Пётр попросил Исая. Медлительный унтер, побродив по залу, приблизился к прилавку:

— Ты Белов?

— Ну, я… — независимо ответил Пётр.

— Пошли.

Понимая, что для виду не мешало бы повозмущаться, хотя бы спросить, куда это «пошли» и зачем, Пётр все же настолько растерялся, что двинулся за унтером беспрекословно. Шел, всей спиной чувствуя взгляды покупателей и приказчиков.

А ротмистр Леонтович тем временем беседовал у кирпичного здания паровозного депо с Илюхиным-старшим. Он даже не вышел из пролетки, глядел на старика сверху вниз.

— Сын ночью дома был?

— Где же еще? Дома, — кивнул Илюхин.

— Никуда не отлучался?

— Спал себе, куда ему отлучаться…

— Может, по девкам бегал, — ухмыльнулся ротмистр.

— Рано ему еще по девкам…

— А прокламации прохожим рассовывать не рано? — сдвинул брови Леонтович.

Илюхин ответил смиренно:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза