Строговы

Накануне демонстрации Антон Топилкин намекал ему на что-то исключительно серьезное, что на следующий день должно произойти в городе, но Матвей ничего не понял. Утром он пошел прогуляться. День был ясный, солнечный, морозный, ветерок играл на пустырях снегом. Дойдя до центра, Матвей остановился возле моста и стал смотреть на прохожих. Откуда-то издали донеслось стройное пение. Матвей прислушался. Похоже было, что идет крестный ход. Но что за чудо: слышались звуки знакомой «Марсельезы». Нарастая, они приближались.

Скоро из-под горы показались первые ряды демонстрантов. Над ними развевались два красных флага, а на красном транспаранте белыми буквами было написано:

«Долой самодержавие! Долой царя-убийцу!»

На мосту собрались толпы людей. Матвей продвинулся немного вперед и стал разглядывать демонстрацию. В первом ряду он увидел Соколовского. Сутулясь, тот шел рядом с юным знаменосцем.

«Вот они что задумали!» — пронеслось в голове Матвея, и ему захотелось пролезть сквозь толпу и присоединиться к демонстрантам.

Забыв о своей надзирательской форме, он принялся расталкивать людей, но чей-то истошный возглас остановил его:

— Казаки!

От этого возгласа толпа подалась назад, Матвея прижали к перилам.

Казаки мчались по другой стороне набережной. С высокого моста, который был на изгибе реки и отделялся от улицы площадью, было хорошо видно казаков и демонстрантов.

Из-под копыт сытых, резвых лошадей брызгами разлетался избитый подковами снег. Взнузданные лошади всхрапывали, выгибали шеи, до красноты раздували мягкие ноздри.

Живая лава огромным клубком катилась навстречу демонстрации. У Матвея перехватило дыхание. Перед отрядом казаков колонна демонстрантов казалась беззащитной. Но, точно по какому-то сговору, демонстранты крепче сомкнулись, а знаменосцы вскинули выше красные полотнища.

Порывы холодного ветра подхватывали кумач флагов и рвали его ввысь, точно хотели показать всему городу.

Но вдруг пение оборвалось, в рядах демонстрантов произошло замешательство. Вслед за этим послышались выстрелы и крики:

— Полицейские!

Эти возгласы показались Матвею странными. Он не видел полицейских. Но выстрелы участились, и он понял, что полицейские, переодетые в штатское платье, напали на демонстрантов с тыла.

Казаки, как будто ожидавшие этого, рванулись вперед. Напуганные обыватели кинулись врассыпную, сшибая друг друга. А у демонстрантов с казаками и полицейскими завязалась ожесточенная драка.

Казаки неистовствовали. В их руках мелькали шашки и плети.

Особенно свирепствовал один чубатый казак. Лошадь его подымалась на дыбы, подминала под себя людей, а он хлестал плетью направо и налево.

У Матвея будто что-то загорелось в груди. Расталкивая людей, он побежал вперед, отстегивая кобуру револьвера.

«Смажу сейчас гада!» От возбуждения кровь стучала в висках.

Но кто-то из демонстрантов опередил Матвея: озверевший казак подпрыгнул на седле, покачнулся, схватился руками за голову и упал с лошади.

Демонстранты, прорвав кольцо полицейских и казаков, бросились во дворы и переулки. Не прошло и четверти часа, как площадь опустела. Матвей вернулся домой и долго не мог успокоиться. Ему хотелось поделиться своими впечатлениями с Антоном, а тот, как назло, не возвращался.

Матвей ходил по комнате, ложился на кровать, вставал и опять ложился.

Наконец, уже в сумерках, пришел Антон. Голова у него была перевязана белой марлей, он с трудом стоял на ногах.

Матвей помог товарищу раздеться и, когда тот лег на кровать, спросил его:

— Ты был там?

Антон, морщась от боли, указал глазами на дверь. Матвей закрыл дверь на крючок, присел к нему на кровать и тихо сказал:

— Тебя сегодня же посадят. Надо бежать!

— Чудак ты! Я был переодет и, видишь, усы и бороду сбрил.

Матвей согласился: в таком виде и он не узнал бы Антона.

— Убитые есть? Соколовский как? — спросил он.

— Ничего еще не знаю, — со стоном сказал Антон и, помолчав, продолжал: — Если, Матюха, кто пронюхает насчет моей головы, говори, что по пьяной лавочке наклепали.

Матвей посмотрел ему в глаза и улыбнулся дружески, тепло.

— Ты знаешь, Матюха, — встревоженно зашептал Антон, — когда они налетели на нас, у меня будто пожар начался внутри. Рванулся я вперед, и сам не знаю, откуда силы взялись. Подыму руку, тряхну — летит из седла. Ну, думаю, получай сполна! Не заметил, как и голову рассекли. Эх, брат, людей бы нам побольше, мы бы не этакую кашу заварили…

— А мне не сказал, черт рыжий! — прервал его Матвей.

— Тебе нельзя. Ты в другом деле нужен. А молчать обязан, как член партии.

— Ох, черт! — воскликнул Матвей и сжал Антона так крепко, что тот застонал.

2

Чем дальше затягивалась война, тем больше росла дороговизна. Городской люд платил за хлеб втридорога, в деревне наживались богачи. Беднота не вылезала из долгов, из недоимок по налогам, из кулацкой кабалы. Но не только война несла разорение крестьянскому хозяйству.