Строговы

«Прозевал! Может быть, давно уж», — пронеслось в голове у Матвея.

Он бросился к двери в камеру, махая руками, и хриплым голосом крикнул:

— По местам! Скорее по камерам!

Без суеты люди хлынули в коридор. Прежде чем запереть камеру, Матвей еще раз взглянул в окно: на вышке свет то загорался неровным, скачущим пламенем, то потухал.

«А! Видно, фонарь погас, спички Антон жжет», — догадался Матвей.

— Назад! Все в порядке! — крикнул он с облегчением.

Собрание продолжалось.

Но Матвей не отвлекался теперь. Он смотрел на фонарь вышки и, как испуганный лось, ловил ухом каждый шорох.

Спор длился до пяти часов. Продолжать собрание становилось опасно. Матвей подозвал к себе Беляева.

— Тарас Семеныч, светать скоро будет.

— Кончаем, кончаем, Захарыч.

Спорщики были непримиримы. Тюремные условия не давали развернуться страстям по-настоящему. Люди воздерживались от громких возгласов, от шума, но возбужденные лица говорила о том, как сильно волнует их все происходящее на собрании.

Радость охватила Матвея, когда он увидел, что большинство поднятием рук голосовало за предложение Беляева.

«Народ чует, где правда», — подумал он.

За предложение студента Горского подняли руки только три интеллигента, разжалованный офицер и гимназист.

Юнца почему-то Матвею стало жалко, и он подумал:

«Эх ты, дурашка, не туда суешься».

Разошлись быстро и бесшумно.

Матвей закрыл последнюю камеру, прошелся по коридору, присматриваясь, не осталось ли на полу бумажек, окурков, и, когда закончил обход, почувствовал во всем теле усталость.

Но сознание того, что он сделал что-то хорошее, наполняло его никогда еще не испытанным чувством гордости за себя. И он, позабыв о времени и усталости, ходил по коридору до самой смены.

4

В конце октября подпольный комитет большевиков вынес постановление об организации побега Беляева и возложил это дело на Соколовского. В его распоряжение были выделены деньги, люди, адреса явок и паспорта.

Соколовский не замедлил привлечь к себе на помощь Матвея с Антоном. В течение месяца они, при содействии самого Беляева, разработали более десятка планов побега. Но все эти планы не давали гарантии полного успеха и потому не удовлетворяли ни самого Соколовского, ни партийный комитет.

Побег Беляева откладывался.

Почти две недели изо дня в день, из ночи в ночь бушевала вьюга. Низкие тюремные постройки замело снегом, а возле палой образовались высокие, затвердевшие сугробы.

Тюремные дворы забило снегом чуть не вровень с крышами бараков. Арестанты на прогулках вязли в снегу по колено.

Ранее город выделялся на снежном поле чернотой своих строений, теперь как будто дымился из-под земли.

В эту сгинь-непогодицу в губернию принесла нелегкая из Петербурга товарища министра юстиции.

В любой день товарищ министра мог посетить арестантские роты, но показать ему тюрьму в таком виде было нельзя.

Предусмотрительный Аукенберг отдал приказ: как только стихнет метель, выгнать из бараков всех арестантов и в один день очистить от снега тюремные дворы.

И вот наступил тихий ясный день. Арестантов вывели из бараков и, вооружив лопатами, метлами, досками, заставили сгребать снег. На каждый барак отрядили по нескольку лошадей вразнопряжку.

Сгребаемый арестантами снег вывозили со дворов на отвалы. Возложить эту работу на арестантов боялись. Начальник тюрьмы приказал вывозку снега поручить надзирателям.

Когда Матвей, получив на конном дворе трое саней с коробами для снега, подъехал к арестантам своего барака, он увидел Беляева. И хотя это было очень некстати, он удивился вслух:

— И Беляев тут!

Антон не знал Беляева. Ему очень хотелось, чтобы Матвей показал этого человека, о котором он слышал столько хорошего, но спросить было рискованно, и он молча стал рассматривать арестантов, стараясь угадать, кто же из них Беляев.

А Беляев стоял позади других и смотрел на Матвея безотрывным, сосредоточенным взглядом. Этот взгляд говорил красноречивее всяких слов. Жизнь представляла удобный случай, и было бы преступлением не использовать его. Матвей выскочил из короба, политические сразу же оттиснули его в сторону, где стоял Беляев. Сделано это было, очевидно, намеренно, потому что в ту же минуту Матвей услышал голос Беляева:

— Захарыч, действуем?

— Выходит, везет нам нынче, — ответил Матвей, не оборачиваясь, и закричал так, чтобы слышали его другие надзиратели: — Дружней, дружней, ребята!

Арестанты торопливо заработали лопатами, короба быстро наполнились снегом. Беляев сказал:

— Сейчас не поспеть. Вернетесь — буду наготове.

Выплюнув окурок, Матвей полуобернулся к Беляеву и опустил глаза.

— На серого старайся попасть. Короб глубже. За часовыми на вышке следите. Оттуда все видно, — тихо проговорил он и отошел в сторону, чувствуя, как дрожь начинает охватывать все его тело.

Через несколько минут сани с наполненными снегом коробами потянулись к воротам. На двух из них, стоя на задках и держа в руках вожжи, ехали Матвей и Антон Топилкин.

С отвала вернулись через полчаса.

С первого взгляда Матвей заметил во дворе перемены. Заключенные одиночных камер, работавшие ранее почти по всему двору, стянулись теперь в одно место.