Стервятники Техаса

Времени на более длительные поиски у Большого Мака попросту не было. Биссет, возможно, и солгал ему, когда говорил, что другие члены банды в этот день участвуют в набеге, однако сейчас, когда на его попечении оказалась Джудит, Мак не желал играть с судьбой, подвергаяя ее опасности внезапного нападения головорезов. Не медля ни минуты, он вышел из хижины во двор и зашагал к расселине.

Девушка уже сидела в седле жеребца, принадлежавшего Кэмпбеллу. Через минуту их лошади спускались по узкому коридору между скалами в направлении внешнего ущелья.

— Между прочим… Я нашел деньги, которые Чикота отнял у вашего отца, — проговорил Мак, протягивая ей измятую пачку банкнот. — Только в следующий раз не рассказывайте о ней первому же встречному!

— Вы — мой ангел-хранитель, — едва слышно произнесла она. — Это все, что у нас оставалось… Вы спасли нас от голода. Если б я только знала, чем я могу отблагодарить вас…

— Уф, пустяки! Забудьте об этом поскорее!

Плечо ковбоя ныло от тупой боли, но другая боль, гораздо более мучительная и глубокая, неожиданно улетучилась. Он разгладил опустевший карман и счастливо улыбнулся своим мыслям. Впереди его ожидали пыль и солнце техасских дорог, а еще — работа, которая, конечно, не могла от него убежать. Он не сомневался, что еще годик без отпуска он вполне перебьется.

Оборотни коровьей слободы

Шумные застолья коровьих слободок, неистовый топот каблуков по усеянному опилками полу… Дробный гром копыт, катящийся по запыленным улочкам… Улюлюканье тощих погонщиков скота, которые, покачиваясь в седле, шутя наматывают милю за милей по безлюдному простору прерий… Резкие выстрелы, звон разбитых стаканов, шелест карт. Брань, песни, хохот, сотрясающие битком набитые салуны и залы для танцулек, — и куда более оглушительный шум в обшитом досками салуне «Серебряный башмак»!

Элкинс по кличке Гризли швырнул на стол, вокруг которого собрались игроки в «монте», двадцатидолларовую золотую монету. Гризли заметно выделялся среди остальной толпы, в которой было немало людей внушительной комплекции. Его спутанные космы и вправду походили на шкуру медведя гризли — могучего, свирепого хищника; кожа отливала бронзой, как у индейца; литые плечи были перевиты мускулами, как у вола. С малолетства он облачался лишь в одежду из бизоньих шкур и обувался лишь в мокасины. Элкинс принадлежал к особой породе людей — он был охотником за бизонами. Такие охотники наводнили в те времена земли между Пекосом и верховьями Миссури, и не так-то просто было найти отличия между ними и теми дикими тварями, на которых они охотились.

Вместе с другими игроками охотник завис над столом, следя за быстрым мельтешением карт. Наконец одна из карт выиграла, и Элкинс взревел, как затравленный бизон. Тонкая белая рука сдававшего карты игрока начала лопаткой сгребать со стола монеты.

— Слышь, ты! — прокатился по салуну гулкий рев Элкинса. — Сперва отдай мне сдачу! Я из двадцати ставил только пятерку!

Тонкие губы игрока скривились в холодной усмешке. Его звали Джим Керби. Это был известный шулер и катала, к тому же блестяще владевший оружием. Он без колебаний принимал любой вызов судьбы, оставляя последнее слово за картой, а случалось, и за шестизарядным револьвером.

— Я никогда не даю сдачу, — бросил он. — В игре участвуют те ставки, которые я вижу на столе. Не хочешь рисковать — не клади деньги. А со скрягами я не имею дел.

— Ах ты, ворюга!..

Услышав этот яростный вопль, посетители у стойки бара, как по команде, развернулись лицом к месту событий.

Рука Керби, стремительная, точно голова атакующей кобры, метнулась к рукояти револьвера, но Элкинс действовал с непостижимым для своих медвежьих габаритов проворством. Он взвыл, как берсерк в предвкушении кровопролития, выхватил тесак для потрошения туш и бросился на врага, в неистовом порыве сметя попавшийся на пути стол.

Широченное лезвие, вспыхнув в свете керосиновой лампы синеватым блеском, по самую рукоять вошло в грудь каталы. Качнулся и опрокинулся вниз столешницей игральный стол. Револьверный выстрел, похоже, слегка оглушил нападавшего, а вспышка пороха опалила ему бороду и шею. Элкинс, как медведь, рвущийся из западни, сбросил с себя чьи-то переплетенные тела, стулья, обломки ножек стола, сопровождая каждую свою победу нечеловеческим воем и угрожающими взмахами окровавленного тесака. У его ног, посреди расползающегося алого пятна, лежал с белым застывшим лицом поверженный Керби. Еще мгновение Элкинс раскачивался в широкой стойке, потрясая тесаком и грозно набычив косматую голову. Столь же грозным и испытующим был его взгляд.

Затем с еще одним диким ревом Элкинс Гризли бросился к выходу.

За его спиной раздавались проклятия и вопли: свора не желала отпускать матерого зверя. Все отребье коровьей слободки с почтением относилось к Джиму Керби, и сейчас посетители салуна жаждали мести.

— Не дайте ему уйти!

— Задержите его!

— Стреляйте!

— Этот сукин сын убил Керби!