Стефан Цвейг

Но писатель не застилал свой проницательный взгляд на происходящее вокруг одними лишь сказками. Он продолжал следить за положением в Британской Индии{214}, за наращиванием торговли и туристических сообщений между странами Востока и Западной Европой, но трагическая новость надолго выбила его из привычной колеи. Выходец из пенджабской семьи, индийский националист Мадан Лал Дхингра (Madan Lal Dhingra, 1883–1909), благодаря средствам брата переехавший в Лондон и благополучно поступивший в университет для получения высшего образования, 1 июля 1909 года прямо в здании университета выпустил несколько пуль в офицера британской армии, помощника государственного секретаря Индии, опытного дипломата Уильяма Керзона Уайли, который умер на месте.

Двенадцать дней спустя Цвейг отреагировал на это событие в газете «Neue Freie Presse» статьей «Die indische Gefahr für England» («Индийская угроза для Англии»). Как и во всех предыдущих публикациях на политические темы, он и тогда не решился занять ни сторону обвинения, ни сторону защиты. Он даже не осуждает британский империализм (ведь Австро-Венгрия тоже была империей со своими планами расширения влияния в мире{215}) и лишь позволяет себе ставить под сомнение методы управления Британией своими колониями на Востоке. Осторожно, как бы издалека, намекает на общие характерные особенности европейских культур, имеющих опыт колониальной экспансии: пишет о их стремлении доминировать, азарте завоевывать всё новые и новые территории и тут же противопоставляет имперской силе встречный импульс коренных обитателей колоний. Говорит о предсказуемом желании местных жителей оказывать сопротивление внешнему давлению, накоплению у них недовольства, решимости восстать, стать свободными и независимыми. «Невозможно сказать, что индиец думает о британском правлении, прежде всего потому, что “индиец” – определение, которого не существует. Индия – это конгломерат различных рас, где говорят более чем на ста языках; 70 миллионов мусульман и несколько миллионов буддистов смешиваются с индуистами; и сами индуисты из-за кастовых границ держатся на огромной дистанции друг от друга».

Цвейг с опаской предполагает, что поступок студента Дхингра может стать началом будущих волнений, что после громкого политического убийства Британская империя станет с замиранием сердца прислушиваться к Востоку. Когда Мадан Дхингра через 18 дней после совершения убийства предстал перед судом, в своей последней речи он не признал себя виновным, хотя и признал, что убил дипломата. Студент не считал свой поступок преступлением – по его мнению, убийство было справедливым актом патриотизма по отношению к его колонизированной родине. Юноша не искал помощи и защиты даже у адвоката, а вместо этого спросил: если его поступок считается несправедливым, то как британцы относятся к своим собственным убийствам индийского народа?

В последний раз обратимся к тексту легенды «Глаза извечного брата», чтобы обнаружить поразительное сходство в эмоциональном выступлении юноши «из племени хозаров», обвиняемого в убийстве, с последним словом на суде перед расстрелом индийского патриота Мадан Лал Дхингра.

«Как можешь ты знать, что я сделал, если я сам не знаю, что творят мои руки, когда мной овладевает гнев?.. Пусть обвиняют меня. Я презираю их и презираю твой суд…

– Я справедливо отмерил твое наказание…

– Справедливо отмерил? Где же твоя мера, судья, которой ты меришь? Разве ты был наказан, что знаешь бич? Как можешь ты проворными пальцами отсчитывать годы, будто равны часы под солнцем и часы, погребенные во мраке земли? Разве ты сидел в узилище, что знаешь, сколько весен отнимаешь у меня? Ты ничего не знаешь, и нет в тебе справедливости, ибо силу удара знает лишь тот, кто принимает его, а не тот, кто его наносит; лишь испытавший страдание может измерить его. В своей надменности ты дерзаешь карать виновных, а сам виновнее всех, ибо я отнимал жизнь в гневе, в необоримом порыве страсти, ты же хладнокровно отнимаешь у меня жизнь и отмериваешь мне меру, которой не знаешь и не можешь знать. Сойди со ступеней правосудия, чтобы не соскользнуть вниз! Горе тому, кто мерит мерой произвола, горе невежде, мнящему, что ему ведома истина! Сойди со ступеней, судья неправедный, и не суди живых смертью твоего слова!

Пена ярости выступила на устах юноши, и снова с гневом все набросились на него»{216}.