Стефан Цвейг

Справедливости ради уточним, что «первому движению масс» Стефан Цвейг, в отличие от многих коллег-писателей, художников, театральных режиссеров и ученых, под «Манифестом девяноста трех»{290} своей подписи не поставит. Это во-первых. Во-вторых, никаких других коллективных писем, одобрявших действия кайзеровской Германии, он также не подписывал. Повторно «с кулаками» ни в австрийских, ни в немецких газетах ни на кого не набрасывался. К Цвейгу отрезвление от патриотического угара придет гораздо раньше других, ведь уже 18 августа в «Neue Freie Presse» напечатают его статью «Бессонный мир», где он выступит в роли чуть ли не предсказателя и пророка: «Я предвижу уже сегодня, что не смогу с прежними чувствами сидеть за столом у прежних друзей в Льеже после того, как Льеж узнал немецкие бомбы, что нередко между друзьями по ту и по эту сторону границы встанут тени павших, чье холодное дыхание лишит слова привычной теплоты. Всем нам предстоит переучиваться из Вчера в Завтра, пройдя через бескрайнее Сегодня, власть которого мы ощущаем сейчас лишь как ужас.<…> Пророкам истинным, как и лжепророкам, снова дана власть над толпой, она теперь вся слух, вся внимание, ее лихорадит, лихорадит денно и нощно, в эти долгие дни и нескончаемые ночи эпохи, которая достойна неусыпного бдения»{291}.

Ромен Роллан, которого уже осенью во Франции объявят врагом народа, не простив публичных сожалений по поводу использования азиатских и африканских войск в Европе, в те же дни, что и Цвейг (20 августа), в письме швейцарскому критику и другу Полю Зейпелю выскажет похожие опасения: «Думаете ли вы о том, что, быть может, в этот самый момент кто-нибудь, подобный Ламартину или Альфреду де Виньи, убивает кого-нибудь, подобного Канту или Шиллеру? Чудовищно и абсурдно! Нет сомнения, что сама Судьба обрушивается в эти дни на человечество».

Мог ли предугадать другой французский писатель по имени Андре Моруа, молодой отец, у которого всего три месяца назад в Париже родился первенец, что в августе он собственными глазами будет наблюдать в Руане «прибытие первых английских частей», шедших на транспортных судах вверх по Сене и представляющих собой «как бы одну живую массу»? За что такие испытания и трудности выпали на долю молодых отцов, вынужденных в 1914 году взять в руки не грудных детей у себя дома, а оружие в сырых окопах?

В сентябре в условиях цензуры Цвейг отправит в «Berliner Tageblatt» статью «An die Freunde in Fremdland» («Зарубежным друзьям»), в которой призовет коллег, деятелей культуры, к долгу и совести. Обратится с просьбой «при отсутствии связи хранить верность своим друзьям за границей», попросит каждого проявить дар убеждения и силу слова в своих попытках остановить бессмысленную бойню. Роллан, прочитав этот призыв, ответит на немецком языке из Швейцарии: «Я никогда не покину своих друзей». С этого момента два великих пацифиста станут обмениваться письмами, пока Вторая мировая война, «еще более бесчеловечная, чем первая, не прервала всякую связь между странами».

* * *

С момента возвращения в Вену, пребывая в постоянном страхе за свою жизнь и за будущее своих книг, Цвейг составит определенного рода «завещание» на имя издателя с указанием конкретных поручений в случае его смерти: «Уважаемый доктор Киппенберг! В ближайшие дни меня могут призвать и отправить на сборы, по всей вероятности, через несколько недель отправят на фронт… В случае, если со мной что-то случится, подготовьте недорогое избранное издание моих работ, включив в него ранние публикации и другие неопубликованные материалы. Я сам выберу редактора, срок публикации оставляю на ваше усмотрение. Учитывая тот факт, что мы знаем друг друга много лет и всегда поддерживали дружеские отношения, не сомневаюсь, что могу рассчитывать на то, что вы выполните мои пожелания. Мы отправляем на поле боя всех до последнего человека. Большинство наших писателей, начиная с Гофмансталя, уже служат в армии… Да защитит Бог Германию! Искренне ваш Стефан Цвейг».

Но объявленная всеобщая мобилизация его чудесным образом не коснется. На всех медицинских освидетельствованиях врачи признавали Цвейга негодным «из-за общей слабости» и перенесенной операции, что на время избавило его от приступов депрессии и немного придало уверенности в завтрашнем дне. Тем не менее отсидеться дома государство ему не позволит, и уже в конце ноября писателя направят на армейский склад в железнодорожное депо, где в течение недели он будет проходить базовую военную подготовку. Ежедневно отправляясь с новобранцами в город Клостернойбург (Нижняя Австрия), он сможет наблюдать реалии армейского быта, ночевать в «непроветриваемых казармах», а в дневнике спустя неделю разочарованно подытожит: «Приказов глупого, но источающего справедливость лейтенанта нам всем приходилось ждать по два и по три часа».