Стефан Цвейг

Пройдет четверть века, и в романе «Нетерпение сердца» он опишет свое пребывание в Клостернойбурге: «В ноябре 1913 года из одной канцелярии в другую, вероятно, спустили какой-то приказ, и наш эскадрон нежданно-негаданно перевели из Ярославице в небольшой гарнизонный городок у венгерской границы. Как он назывался – не так уж важно, ибо все провинциальные гарнизонные городки в Австрии отличаются друг от друга не больше, чем пуговицы на мундире. Повсюду одна и та же казенная декорация: казарма, манеж, учебный плац, офицерское казино и как дополнение – три гостиницы, два кафе, кондитерская, винный погребок и паршивенькое варьете с потасканными певичками, которые между делом охотно удостаивают своей благосклонности офицеров и вольноопределяющихся. Строевая служба повсюду одинаково пуста и однообразна, час за часом расписаны по незыблемому, веками установленному порядку; в свободное время тоже не происходит ничего интересного. В офицерском казино все те же лица и те же разговоры, в кафе все те же карты и тот же бильярд. Иной раз даже удивляешься, как это еще господь бог удосужился нарисовать разные пейзажи вокруг шестисот или восьмисот домов, насчитывающихся в таких городишках».

На военных сборах Цвейг достигнет особого возрастного рубежа, возраста Христа и, пожалуй, лучшим подарком на день рождения станет для него приглашение занять место в Военном архиве: «То, что один из моих друзей был высшим офицером в военном архиве, помогло мне получить там место». Этим другом оказался Франц Карл Гинцки, благодаря которому с 1 декабря 1914 года писатель приступит к работе в библиотеке и архиве казарменного комплекса Stiftskaserne, куда вместе с ним будут направлены многие «золотые перья» Австрии – Александр Рода-Рода, Рильке, Франц Верфель, Альфред Полгар, Эрнст Лиссауэр, Рихард Шаукаль, Пауль Штефан, Оттокар Керншток.

Согласитесь, столь «звездный состав» журналистов и поэтов мог свернуть на своем пути горы – любые горы пропагандистской прессы. Что, собственно, ими «героически» и будет сделано на страницах патриотического венского альманаха «Donauland» и в серии иллюстрированных печатных сборников «Unsere Soldaten» («Наши солдаты»). Основная задача группы заключалась в составлении панегирических очерков «в исключительно положительном и патриотическом духе» про тех солдат и офицеров австрийской армии, кого министерство периодически представляло к наградам, дабы не только подчеркнуть их доблесть, мужество и отвагу, но и публично отметить велеречивыми комплиментами. Так сказать, приукрасить тусклые биографии яркими красками даже в тех случаях, когда за кем-то из награжденных вояк героизма и отваги на поле боя не наблюдалось.

Любопытно, что этой работы Цвейг потом стыдился, говоря: «Деятельность, разумеется, не слишком доблестная, что я охотно признаю, но все же такая, которая мне лично показалась более подходящей, чем вонзать русскому крестьянину штык в кишки». Высасывать из пальца оды о людях, которых он не знал, о войне, на которой никогда не был, конечно, было скучно и однообразно, но график такой непыльной «деятельности» был щадящий. Протирать штаны в здании архива следовало с 9.00 до 15.00, так что уже в начале четвертого он преспокойно вешал фельдфебельскую форму в шкаф, где мирно пылилась положенная ему по уставу сабля, и, хлопая скрипучей дверью комнаты № 535, свободно следовал в город по своим личным делам.

Двадцать третьего мая 1915 года Италия объявила войну Австрии. В голове капрала{292} Цвейга, увидевшего мгновенно возникшую ненависть ко всему итальянскому, возникло желание не только мысленно противостоять коллективной агрессии и «воодушевлению», но и прямо «в разгар этого всплеска ненависти» написать статью «Итальянец у Гёте», рассказав в ней о встрече Карло Поэрио с первым поэтом Германии. Тогда же, в мае, у него окончательно созрел замысел большого пацифистского произведения, в котором выразилось бы «отношение ко времени и людям, к катастрофе и войне». Приступая к работе над драмой «Иеремия», он перечитывал не только библейские легенды о ветхозаветном пророке, но и роман австрийского писателя Рихарда Бер-Гофмана «Смерть Георга», оказавший на Цвейга впечатление еще в девятнадцать лет. Не случайно его первое письмо к Бер-Гофману датировано осенью 1917 года, когда вместе с открыткой был отправлен и первый экземпляр «Иеремии».