Сталинградский гусь

Больше в эту ночь он не уснул, ворочался, сипел, хрипел, иногда приподнимал голову и боязливо поглядывал в окошко, вздыхал. Выходило так, что веление бородача надо было выполнить, иначе ему конец. И не только ему самому конец, но и всей его семье. Гулябша не выдержал, захлюпал носом: умирать не хотелось.

Хотелось жить.

Рассвет наступал медленно. По стенам комнаты внезапно побежали розовые глазастые зайцы, через несколько минут они сгреблись куда-то в угол, потом появилась другая партия зайцев, уже другого цвета, Гулябша ничего этого не видел. Он хоть и не спал, а все равно лежал с закрытыми глазами… Но вот он неожиданно почувствовал, что в доме кто-то есть, открыл глаза.

В любой другой раз он обрадовался бы рассветным зверюшкам, прибежавшим разбудить его, но сейчас они никакой радости не принесли. Гулябша всхлипнул. Кроме солнечных зайцев, в доме никого не было.

Было слышно, как в соседней комнате заворочалась жена: она вставала раньше мужа, готовила ему чай с травами, подогревала лепешку.

В семь часов утра Гулябша поехал к шефу, попетлял немного по узким улочкам и остановился у подъезда, в котором тот жил. Потрогал пальцами лицо – нижняя челюсть дрожала, словно бы попала под электрический ток, внутри возникло что-то холодное, твердое, похожее на мертвую рыбу, но это была не рыба, скорее – страх, что-то еще, парализующее ноги, руки, заставляющее дрожать рот.

Когда Михайлов вышел из дома, то первым делом увидел, что шофер очень внимательно смотрит на него, и приветливо махнул Гулябше рукой. Под локтем геолог держал старую кожаную папку, с которой приехал из Москвы. Гулябша прощупал эту папку взглядом… Все дело в том, что когда Михайлов брал на работу пистолет, то клал его в папку между бумагами, и тогда папка становилась увесистой, какой-то округлой и держать ее под локтем было неудобно, – надо было нести в руке, а когда не брал с собой оружия, то папка была легкой и шеф совал ее под мышку.

Значит, пистолет он оставил дома…

Холодная рыба шевельнулась у Гулябши внутри, причинила минутное неудобство и сделалась меньше в размерах.

А шеф не спешил садиться в «Волгу», достал из пиджака пачку московских сигарет, с удовольствием затянулся небольшим табачным гвоздиком. О чем он думал – неведомо: чужие мысли всегда были для Гулябши некими плотными, без единой блестки света потемками, в которых разобраться ему просто не было дано, как не было дано вообще что-либо засекать, кого-нибудь видеть и разбирать черты лица в минуты крайнего волнения. А сейчас Гулябша находился именно в таком состоянии.

О чем думал в эти миги большой советский начальник? Явно не о том, что ждет его сегодня. Гулябше стало жаль своего шефа, самого себя тоже сделалось жаль, одно у него сопряглось с другим.

Михайлов докурил сигарету до конца, смял окурок, поглядел по сторонам в поисках, куда бы можно было его бросить, урны не нашел и ловким длинным щелчком запузырил его под низкую литую ступеньку, низким горбом выгнувшуюся у входа в подъезд. Очень лихо сделал это шеф.

Гулябша вздохнул облегченно – хорошо, что шеф оставил оружие дома: шансов уцелеть в стычке с ним становится больше. Хотя это не факт… Михайлов по-мальчишески легко потянулся, потом согнулся, разминая мышцы, зачем-то хлопнул себя по карману пиджака и сел в машину. Скосил глаза на водителя:

– Ты чего такой насупленный, Гулябша? Стряслось что-нибудь? Может, помощь нужна?

– Нет, помощь не нужна, рафик Михайлов, – Гулябша отрицательно помотал головой. – Жена у меня прихварывает, забот много, рафик начальник…

– Рафик начальник, – Михайлов не выдержал, хмыкнул, – давно ты меня не звал так, Гулябша… Явно дома у тебя что-то произошло.

– Ничего не произошло, – водитель упрямо помотал головой.

Машину по узким улочкам старого Кабула он гнал с хорошей скоростью, поднимал за собою длинный хвост пыли, раньше с такими кудрявыми хвостами пыли Гулябша ездить не рисковал.

– Не гони, – попросил его Михайлов, но шофер, похоже, не обратил на просьбу внимания либо просто не услышал, совершил крутой поворот в темный проулок, стиснутый двумя длинными угрюмыми дувалами, надавил на педаль газа.

Мотор «Волги» рявкнул сердито и одновременно задавленно, в несколько секунд машина одолела проулок.

– Чего-то мы сегодня едем новым маршрутом, – озадаченно проговорил Михайлов, – раньше тут не ездили.

Шофер на слова шефа не среагировал, промолчал. Через полминуты «Волга» въехала во двор, посреди которого горел небольшой, но жоркий костер, над которым висел закопченный чугунный таган. Два бородача в длинных, перепоясанных ремнями рубахах готовили плов.

Мирная картина. Через мгновение рядом с бородачами оказались еще двое с автоматами в руках, довольно засмеялись, сверкнув белью зубов.

Один из них поманил Михайлова черным от костерных углей пальцем:

– Выходи, шурави!

Сопротивляться было бесполезно. Михайлов повернул голову к Гулябше и проговорил тихо, с брезгливой досадой:

– Эх ты-ы!..

Гулябша не выдержал, съежился – он был готов провалиться под землю.