Стаб

Кому как не мне знать, насколько он может быть старательным, если дело его по-настоящему увлечёт. А мной он всерьёз заинтересовался.

— Шучу. — Я улыбнулся, забирая очередную оливку с подноса. — Бэлар тут вообще ни при чём. Между мной и мэтром уже ничего нет и быть не может.

Не знаю, зачем я сказал ему об этом. Чтобы успокоить? Чтобы он не подумал, что я такой неразборчивый, и мне сгодиться любой? С некоторых пор мне стало важно его мнение, но, думаю, дело тут в том, что я просто хотел произнести это вслух. Озвучить эту простейшую истину.

Между нами ничего нет и быть не может. Бэлар — не Многорукий, и если с алкоголиком-элиминатором мне трудно было представить своё будущее, то с иерархом — тем более. А может, дело даже не в нём, а во мне. В том, что я вырос и мне уже недостаточно просто находиться рядом в роли его «вещи», которой он может вертеть, как захочет.

— Я видел вас в коридоре в тот раз. И слышал каждое слово. — Рэймс цинично усмехнулся. — Понимаю, теперь под стабом удовлетворять тебя мэтру трудновато. Тогда как я готов тебе услужить в любое время, Габриэль. Просто скажи, что нужно делать, и я сделаю. В лучшем виде.

Ну ла-а-а-адно.

Я отвернулся, чтобы перестать представлять, какой он под одеждой.

— Ты что, ревнуешь? Ты же не думаешь, что после того, как ты дал понять, что моя верность тебе не нужна, я воодушевилась и решила хранить девственность специально для тебя? В мире мужчин и без стаба это довольно трудновато.

А если вспомнить, кто меня воспитывал и как? Без шансов.

— Не нужно снова и снова обвинять меня в том, в чём я перед тобой виноват меньше всего, — сказал Рэймс. — Я спас тебя в тот день дважды: когда оттащил того сопляка и когда прошёл мимо. Я выбирал солдат. Того мальчишки уже нет в живых, потому что он отправился на фронт в шестнадцать. А где ты была в шестнадцать? Под каким-нибудь ублюдком, умоляя его так же, как меня вчера? Спорю, это приятнее, чем убивать или умирать на бесконечной войне. Так что не за что, чёрт возьми.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — бросил я, доедая оливки.

Я уже приготовился его оскорбить как-нибудь покрепче, но потом понял, что безразличие сработает эффективнее. Рэймс же ожидал, что я начну оправдываться. Или расскажу про своё житьё-бытьё в шестнадцать.

— Нет, — согласился он. — Но мне приятно, что ты не забыла меня за эти пять лет. Похоже, я был единственным мужчиной, который отказался от такого щедрого предложения.

Я промычал в знак согласия, что вовсе не означало, что после него было полно тех, кто не отказался. Только один, который сам встал на колени и попросил меня «как я Рэймса».

— Но не надо считать себя особенным, — добавил я, почувствовав себя неуютно под его пронзительным взглядом. — Ведь ты, похоже, жутко жалеешь о том, что отказался.

Даже если так, он ни за что в этом не признается.

— Особенный или нет — решать тебе.

Возможно, он хотел, чтобы я решил это прямо здесь и сейчас, но я пошёл к двери. Мол, я удовлетворился и оливками, а теперь мне здесь делать нечего.

— Не буду мешать. У тебя же куча дел. И ужин остывает. Кстати, не подскажешь, когда вернётся мэтр?

Я не договорил, на самом деле. Сократив расстояние за секунду, Рэймс прижал меня к двери и заткнул мне рот одним из тех безумных поцелуев, которым я его на свою голову научил.

— Я чертовски жалею! Ты это хотела услышать? Я хотел тебя забрать, потому что то, как ты на меня смотрела в тот раз… Мне хочется убивать от мысли, что ты могла на кого-то ещё так смотреть и просить кого-то о том же. И что этот ублюдок с радостью взял то, что должно быть моим.

— Даже если этот ублюдок — твой мэтр?

— Тем более он, — процедил Рэймс, не отпуская. — А это, как ты понимаешь, огромная проблема. Я искренне верил до встречи с тобой, что не найдётся ничего, что заставит меня предать Бэлара. Оказывается, всё это время моя верность держалась на наркотике. Дрессировка, испытания, сражения… всё это ни черта не значило, потому что я готов отречься от того, что мне дал мэтр и его отец. Ради чего? Ради случки с женщиной?

— Ради того, что впервые в жизни захотелось лично тебе? — предположил я.

— Да, мне дико этого хочется, — согласился Рэймс, прижимаясь ко мне, чтобы я тоже это почувствовал. — Если это первое лично моё желание, выходит, я не настолько хорош, насколько считал. И раз уж мы выяснили, что я ничем не лучше животного, может взять тебя прямо сейчас? Думаю, после этого мне сразу полегчает.

— Это называется изнасилованием.

— Тогда попроси изнасиловать тебя.

— Звучит, конечно, заманчиво, но если тебя интересует моё мнение, то нет. — Я, правда, старался, чтобы он уловил сарказм в моём голосе.

— Ещё утром ты умоляла меня об обратном.

— Но ты не воспользовался моим предложением?

— Нет.

— Значит, ты опять сделал правильный выбор, который вышел тебе боком. Но я тобой горжусь. — Мы оба тяжело дышали, глядя друг другу в глаза. — Ты не животное, Рэймс. Ты самый благородный и сдержанный из мужчин, которых я знаю.