Стаб

Сам он был в чёрном, потому что Бэлар хотел, чтобы он сливался с тенью, но будь я энитом, я бы только на него и смотрел. Без разницы, что он там на себя напялит.

Осмотрев меня, от причёски (я собрал волосы на макушке, открывая выбритые виски и затылок) до ботинок, Рэймс сказал:

— Тебе, в самом деле, идёт красный.

— А тебе бы он не пошёл, так что не расстраивайся, — сказал я, и он ошибочно принял мои слова за злорадство. — У тебя синие глаза. Тебе бы пошёл белый.

Тогда бы он полностью соответствовал званию человека-иерарха.

Рэймс задумался на пару мгновений (над тем, как бы на нём смотрелся белый, или над тем, что мне нельзя быть таким подлизой). Когда же он наклонился для поцелуя, я отошёл, потому что это ничем хорошим бы не закончилось.

Но своим благоразумием я приговорил себя всю дорогу терпеть его пронзительный взгляд. И плевать он хотел на мэтра, который сидел рядом. А потом на публику, которая слишком уж пристально нас изучала. Хотя при желании своё внимание Рэймс мог трактовать, как ненависть: на моём месте должен был быть он.

Но в итоге вся слава всё равно досталась не мне, а Бэлару, который своей эпатажной выходкой весьма разнообразил культурную программу. Гости тут же оживились.

Это был очередной светский раут под открытым небом, роскошный и многолюдный, который организовывал один из приближённых к консулу архонтов. Мужик обладал второй по красоте коллекцией «кукол» и первой по кулинарным способностям «мебелью». К сожалению, оценить я смог только первое. К столу меня не подпустили, само собой, но на «кукол» я мог пялиться сколько влезет. И я не стал себе отказывать в удовольствии.

Так же, как и Рэймс.

В смысле, Рэймс тоже вовсю на них пялился, но кроме прочего «мебель» ему предлагала напитки и закуски, обделяя вниманием меня. Но я не расстроился. На мне был красный, я и так выделялся дальше некуда, дополнительное внимание мне было ни к чему. Скорее даже напротив — через час я начал искать уединения. А ещё, чем бы утолить жажду. От болтовни у меня быстро пересохло горло, а разговаривал я в тот день необычайно много. С некоторыми энитами и их ликторами я уже был знаком, но многих видел впервые. Например, консула.

Но я не осмелился к нему приближаться, предпочитая наблюдать со стороны за тем, как Махасим подходит к мэтру и у них завязывается беседа. Какими бы ни были его отношения с Хейзом, с Бэларом он ладил неплохо. Наверное, их сближала одинаковая страсть к странным «вещицам». Не зря же консул считался владельцем самой богатой и изысканной коллекцией «кукол». Судя по улыбкам, речь шла явно не о делах.

Я отвернулся.

Почему-то окружённый публикой и её вниманием, я почувствовал себя как никогда одиноким.

Мысль о Рэймсе пришла сама собой, словно с некоторых пор у меня выработался инстинкт думать о Рэймсе, когда мне плохо. Трудно сказать, с каких именно пор воспоминания о нём стали приносить облегчение, а не терзать жаждой мести.

Хотя теперь, заметив его в компании прекрасной «вещи» в платье, у меня, в самом деле, заныло в груди. Я не чувствовал себя таким ущербным со времён приюта. Я уже давно ни с кем себя не сравнивал, смирившись с собственной уникальностью (инвалидностью). Но теперь, увидев эту девушку, я испугался. Своей… заурядности.

Она была юна и ослепительна в «кукольном» наряде. Я смотрелся весьма посредственно в ликторском. Поэтому, вместо того чтобы подойти и взглянуть на неё, как на собственное отражение, я поспешил убраться куда подальше.

Я даже представить не мог, что сбегу, встретив однажды другую женщину. Не раз представлял себе подобное и верил, что почувствую что-то вроде… узнавания, родства, восторга. В итоге? Ужас, жалость… ревность.

Из меня был никакой мужчина.

И женщина неважная.

Мэтр бы назвал это кризисом идентичности и сказал бы, что я сам виноват: мне стоило определиться уже давно с тем, чего я хочу.

Пить, вот чего.

Я побрёл вглубь сада, где нашёл маленький фонтанчик, живописно устроившийся под кроной дерева. Насколько бы современными ни были дома энитов, их сады считались мерилом богатства, поэтому я позволил себе пару минут просто созерцать. Красиво…

И это при том, что больше всего гордился хозяин вовсе не садом, а своими «вещами».

Поморщившись, я наклонился и приник к прохладной, мягкой струе. Думаю, это было против правил, но я не заметил свидетелей, поэтому позволил себе немножко животных повадок…

— Какая возмутительная бестактность.

Я резко выпрямился, обернувшись на голос. Рядом со мной стоял мужчина в красном, и если учесть его крепкое телосложение, черты лица и то, что я не заметил его приближения, он был искусственным. Я пробежал взглядом по его знакам отличия, вспомнил, что видел его рядом с Махасимом и решил извиниться. Не стоило злить консульского ликтора.

— Какая возмутительная бестактность со стороны хозяина не предложить тебе напитки… — Он долго думал над тем, как бы меня обозвать. — …сестра. Не очень-то гостеприимно обделять вниманием генеральского ликтора и заставлять его лакать из лужи. Хотя, насколько мне известно, тебе так привычнее.