− Он и тут писал всё время, я помню... Хотел, чтобы подсевали травы, не вспахивая землю. Под снег... Особые травы, которые на радиоактивных землях должны сеяться. У них такой обмен, что верхний слой почвы постепенно делается не опасным для человека...
Парнишка уже думал о своём, облокотившись на стол: видимо, размышлял, как ему теперь быть. И Нюрочка говорила не для него, а просто так, в пустоту:
− ...Эти травы, при подборе и чередовании, помогают друг другу. И сами становятся пригодными для корма скоту. У него вычислений много было... Он говорил, что землю можно лечить травами, как человека.
− Что? Травник? − очнулся парнишка. − Дед?
− Не знаю... Биологию здесь, в школе, преподавал. Но его районо не любило, потому что он двоек не ставил. Школьников опрашивать забывал. Только рассказывал, что знал, и гербарии особенные составлять учил. А поурочных планов не писал. И календарных тоже. Ему времени на это не хватало... Его потом реабилитировали, а он − всё равно, так и работал без планов, до самой смерти. В школе, дома...
+ + +
Сонная муха тем временем ожила за тюлевой занавеской и стала биться в стекло, как припадочная. Нюрочка вскочила. Она взяла в руки самодельную мухобойку, − это была кожаная сморщенная рукавица, кое-как прибитая к сучковатой палке ржавым гвоздём, − но, постояв с поднятой рукой и поглядев на зудящую муху пристально, села снова. И муха стихла.
− Пускай поживёт, − сказала Нюрочка, бросив мухобойку на подоконник. − Они счастливые! Им на работу устраиваться не надо.
− Ну! − согласился парнишка. − А милиционеров у них вообще нет! Муха мухе друг... Ты видала, чтобы муха муху судила? Лапы выкручивала?
− У них всё ещё равенство, наверно, − нерешительно сказала Нюрочка. − А мы его уже никогда не увидим.
Она запнулась: парнишка опять её не слушал. Вытянув шею, он старался уловить в настенном зеркале своё отображенье, однако оно ускользало, а вставать парнишке не хотелось. Наконец он откинулся к спинке стула, как следует.
− Да! От книжек ваших теперь толка нет никакого, − заглядевшись на себя, осторожно стирал он рукавом засохшую кровь с подбородка. − А эти... труды его толкнуть можно? Кому-нибудь продать? Те, которые дед здесь написал?
− Как это?
− Ну, вот у богатого деньги есть, и охота ему учёным стать. Не будет же он сам голову ломать, правильно? Книг читать − хренову тучу, над бумагой горбиться, когда у него миллионы? Он лучше чужие труды купит. Подсунет, как свои. Да и всё, − прикидывал парнишка. − Сейчас − так! Не иначе.
− То, что он делал, никому не нужно, − покачала головой Нюрочка. − Дедушка для Нового Человека писал. Который появится когда-нибудь. Для Человека разумного будущего.
−...А он точно − появится? − засомневался парнишка.
− Да. Если мир его не уничтожит... Миру в лучшую сторону меняться не хочется, он к плохому идёт, а помехи − сметает. Заранее. Как только почует.
− Значит, ещё в зыбке придушит! − поглядывал на себя парнишка, подставляя зеркалу распухшую щёку. − Нечего ждать, короче. Нового Человека...
− Почему? − не поняла Нюрочка. − Его родить можно. Воспитать. Только сберечь трудно будет. А родить − можно.
− ...И что? − парнишка посмотрел на неё внимательно. − Родишь − ему отдашь? Работы все? Да?
Нюрочка покачала головой:
− Нет!.. Их Маринка сожгла. Думала, макулатура... У дедушки почерк торопливый был. Там − то исправлено, то перечёркнуто. Маринка говорит: ни одного чисто написанного листа не было... Его бумаги вон в том большом сундуке лежали, до верха. Мама помнила, что их надо отвезти туда, где он лекции раньше читал. Не успела... А Маринке сундук нужен был. Под старые тряпки... Она жаловалась, что листы лежалые, плохо горели. И совхозная библиотека тоже плохо горела, в которой мама работала... Книги очень плохо горят! Я помню... Их бензином обливали за клубом, на заднем дворе, в темноте. Ночью... Мы с мамой бегали смотреть. Она, дедушкина дочка, в клубе книги выдавала... Потом демократы пришли. Они библиотеки жгли. И клубы разоряли.
− А зачем? − не понимал парнишка. − Почему?
− Потому, что варвары... Дедушка давно предсказывал, что так будет.
− ...Гороскопы составлял?
− Нет. Просто объяснял, что ещё завершающий этап революции − впереди... Он про революционеров знал всё: «Их внуки сядут на место расстрелянных, как подменные баре. Спалят советскую власть − и сядут барствовать, вместо настоящих». Так говорил. Про варваров...
− Ничего себе... У тебя что − память хорошая? − подозрительно сощурился парнишка.
Нюрочка помолчала. Потом пожала плечами:
− Раньше у многих такая была. Даже лучше. Но у кого лучше − тех уничтожили быстрее. Не так медленно...
− Ерунда! − не поверил он ей. − Умные остались, я встречал... Вот, физрук наш Пантофель! Молчит, молчит, краснеет. Набрякнет весь − потом как крикнет что-нибудь умное! И все балдеют... На пятёрки в школе училась? Да?
Нюрочка смутилась:
− Я по канату лазить не умела. И по тригонометрии... тройка вышла. Дедушка бы меня презирал. А мама бы сильно расстроилась... Мне без неё стараться не хотелось! Пускай. Тройка − и тройка...
− А куда она подевалась, родная?