Спящие от печати

Он смутился, уставившись на рваные её сапоги. Нюрочка торопливо сняла их и стала ходить босиком, отыскивая какой-нибудь кусок хлеба. Но на полке нашарила она только старый пряник, от неловкости уронив его на пол. Они оба кинулись под стол.

Иван первым подобрал пряник и понюхал.

– Он мышами пахнет? – спросил он, стоя на четвереньках. − Тут нам перловку дают, утром и вечером. А пряников...

Нюрочка помолчала под столом. Потом быстро кивнула:

– Мышами. Наверно.

– Ну, ничего. Быстро поднятое не считается упавшим! ...Я бы завтра на автобусе в город уехал, если бы деньги нашлись, − опять сказал он, выбираясь из-под стола. − Я бы вернул потом.

Нюрочка вылезла тоже, ничего не сказав. Они принялись чистить картофелины − сосредоточенно, каждый свою. И пальцы их стали одинаково липкими.

Столкнувшись потом плечами перед умывальником, кое-как ополоснули руки. И торопливо пили холодный чай. Оба то и дело посматривали в потолок − словно в навигационную карту, на которой не уцелело знаков, или в бледное небо, с которого исчезли отчего-то путеводительные звёзды.

+ + +

Стесняясь запущенности жилища, Нюрочка объяснила:

– Мы не белим давно. Это не от лени. Просто извёстку не на что покупать... На ферме деньги не платят. Мы работаем, они не платят.

− А как же... − прикладывал он рукав к губам и морщился, но алюминиевая бесчувственность уже ушла из его глаз; они стали обыкновенными, хотя и без блеска. − А как же вы живёте?

− Как все − живём, − пожала Нюрочка плечами. − Молоко на ферме воруем, по пол-литра. Его мачеха в райцентре продаёт. И творог, если скопился... А молоко мы не пьём сами. Для денег воруем немножко, когда бригадир недосмотрит. Надо за свет платить, за квартиру. Соль, муку и спички только покупаем. И хлеб. На обувку не хватает... У нас уже половину доярок в тюрьму посадили. За воровство. Облава на нас в степи была.

− А начальство чего не заступилось? − парнишка солидно приглаживал сивую макушку. − Ну, типа − бартер: взяли они молоко вместо зарплаты. Доярки... Свои же все.

− Оно само милицию вызвало, начальство. И облаву устроило − оно, − покачивала Нюрочка босой ногою. − Старые доярки и слабые, больные чем-нибудь, до буераков не добежали. На землю попадали. Вот, их подобрали. И под суд. Они в тюрьме теперь... У нас уже четыре дома пустые стоят, из них дети разбрелись. В город ушли.

− В чуханы, − кивнул парнишка. − Больше им некуда...

− Скоро опять ловить нас будут. В степи, с поличным. А когда − неизвестно... Начальство предупредило: облаву устроят неожиданно.

− Весёлый коленкор, − заметил парнишка. − А зачем же вы работаете? За бесплатно?

− Затем... Без работы все пропадём. Окончательно. Держаться нам не за что будет. А так − надежда есть: вдруг всё наладится... Нет, лучше кое-как, чем никак.

− Не наладится!.. Если сволочи они. Начальники ваши.

− Везде теперь такие, − ответила Нюрочка со вздохом, как взрослая. − Капитализм на нас накинулся! Поэтому начальникам деньги прямо в карман идут. А из своего кармана кому хочется отдавать? Вот и не платят нигде.

− Выходит, они не воры, а воры... Воры вы, значит? − усмехнулся парнишка.

− Да, конечно! − кивнула Нюрочка. − Пол-литровую банку с крышкой в карман халата ставим, под фартук... У меня не получается пока. Я неловкая. С пустой банкой в основном прихожу. Но я приспособлюсь. А то мачехиным, ворованным, обедаю, а сама... Неловкая... По-честному − надо не есть, конечно... Совсем... Я пробовала так. Мне удаётся! Только не долго. Не очень долго.

+ + +

Парнишка всё оглядывался на стену, вдоль которой, от пола и до потолка, стояли тяжёлые книги на полках, сооружённых из грубых досок и шершавых брусьев. Старые тома с золотым полуоблезлым тиснением привлекали его больше, но они же внушали какое-то недоумение.

− Ешь свой пряник сама, у меня зуб шатается, − озирался парнишка, цвиркая слюною. − Кажись, выбили, парашники... Книг − до фигища. Зачем они вам?.. Пережиток прошлого? Да?

− В той комнате их ещё больше, − оживилась Нюрочка. − Мачеха Маринка выкинуть хочет. Но она добрая. Как увидит слёзы, так соглашается: пускай пылятся... И полки − ещё дедушкины. Он сам их делал.

− Не плотник. Сразу видно, − заметил парнишка снисходительно. − Крепление плохое. Тут пазы нужны. Или уголки. И шурупы! А доски − не такие, покороче. Видишь, прогнулись?

− Он профессор был. Пока не сослали... Один ученик архив его сохранил. Он даже часть библиотеки выкупил. У бабушкиной родни. За дорого. Чужой совсем человек... Багажом сюда отправил, когда разрешение вышло. А бабушку я не знаю. Она здесь недолго жила, после лагеря. Только молчала, говорят, и папиросы всё время курила... Там, в книгах, работы дедушкины есть. Статьи старые. Против огульной мелиорации земель в засушливых районах... Он писал, что от земли нельзя требовать того, чего она не хочет. Что тогда она станет умирать под солончаками.

− А от людей зато можно, − кивнул парнишка.