Спящие от печати

Нет, она не стояла под ласковым солнцем, в синем платье с летящим шёлковым подолом − она брела с фермы по сумрачной земле, в резиновых синих сапогах и в мачехином байковом халате, пахнущем хлёсткими коровьими хвостами. В июле животным не было иного спасенья от жалящих слепней, как только отмахиваться от них. И доярке, подсевшей к тяжёлому вымени с алюминиевым гулким ведром, доставалось тоже − и от злых укусов, и от неспокойной коровы, вздрагивающей, бьющей копытом так, что мудрено было уклониться вовремя − и не пролить надоенное молоко наземь. Белое, как радость, живоносное, как радость, сияющее, как радость, оно истаивало, уходя в тлен, в прах, в навоз без всякого толка, и пропадало там, никого не питая.

Но серые кровососущие, налетающие бесшумно, боялись ветра, а это был очень ветреный день.

+ + +

Нюрочка уже свернула на свою улицу, когда её чуть было не сбил с ног незнакомый парнишка, вылетевший из-за угла.

− Дурак! − отпрянула Нюрочка в испуге, потирая задетый локоть, словно прошитый мгновенным электричеством. 

Коренастый, в длинной куртке, в широченных штанах с пятнами мазута, он пытался отодрать доску от забора и вооружиться, всё равно чем. Доска никак не поддавалась, хотя пнул он её понизу и раз, и другой; она только обламывалась в труху и бесполезные щепки.

− Куда мне? − обернулся он к Нюрочке с жалким обломком в руках. − Убьют.

По переулку катился дробный топот, и торопливые ругательства приближались.

− Туда! − велела она. − Дурак...

Он показался ей косоротым, оттого, что губы его были разбиты в кровь, и невменяемым: ошалелые глаза его не вбирали света и человеческого образа, словно алюминиевые. 

И это было оно, её неказистое счастье, потому что удивительные мечты сельских полусирот не сбываются никогда.

+ + +

Тем летом совхозный машинный двор обезлюдел окончательно. Над ним, просторным, пустынным, кружила вечерами стая воронья и опускалась к ночи. Заброшенная мастерская − с цементными глубокими ямами, с бетонными постаментами для движков, с полуразбитыми верстаками, − давно стояла без широких своих ворот, с тёмными провалами в стенах. Она стала пристанищем серых птиц и местом их ночлега. Однако начальству потребовалось вдруг отремонтировать механизмы, необходимые для обработки и полива собственных земельных участков, располагавшихся за чахлой лесопосадкой, а заодно и вскопать их под осень, заросшие бурьяном.

Мальчишек-калымщиков из автодорожного техникума бывший совхоз, а теперь акционерное общество «Победа», нанял за хорошую цену без аванса. Они прикатили гурьбой, на рейсовом автобусе из Столбцов, и поселились в конторе, где подрались до поножовщины уже в конце второго рабочего дня. А Нюрочка вместо мачехи подоила коров на ферме и шла, уклоняясь от ветра... Она распахнула перед парнишкой калитку, потом − дверь, которую сразу заперла на засов.

Подростки горланили под окнами недолго и стёкла выбивать не стали, побросав на дорогу заготовленные было камни и комья земли:

− Ну, падла! Выйдешь… Эй, Бирюков? Не жилец ты! Понял, нет?.. По башке настучим − почки вылетят! Готовься, паскуда...

Они потопали обратно, по улице, заваленной кучами печной золы и мусора. И всё стихло. Бледный парнишка в куртке с полуоторванным воротом стоял перед девчонкой. И перепуганная девчонка в просторном, не по росту, байковом халате стояла перед парнишкой.

Они молчали, почти не видя друг друга.

+ + +

– ...Дома нет никого, − проговорила наконец Нюрочка. − Прячься, сколько надо. За мачехой заехал знакомый. Он увозит её по выходным. Привезёт завтра к вечеру.

– А-а-а, − улыбнулся он криво и приложил к разбитым губам рукав, промокая сукровицу. − Понятно.

− Что понятно? − строго спросила его Нюрочка.

− Ну... если взрослый мужик с тёткой свинтили, там − трах-тибидох.

− Она не одна ездит с ним на базар, − нахмурилась Нюрочка. − Вместе с другими доярками. Потом расплачиваются все. Тем, что не продалось... Он четверых берёт. Мачеху Маринку, мачеху Натульку и двух сестёр Алгасовых. Банные мочалки сам продаёт. Вяжет их крючком, из капрона. А другим не разрешает. Чтобы торговлю ему не перебивали... И где капрон покупает, не говорит никому... Предприниматель! У частников так положено.

Подумав, она достала две варёные картофелины в тёмной кожуре, два жёлтых помидора и поделила всё поровну...

− Я спрашивала про капрон, тоже хотела вязать. Но он другим не разрешает, − повторила она.

...Тогда на клеёнке перед каждым лежала отдельная картофелина, как отдельная Земля, и свой помидор − как отдельная Луна. И двое людей, не научившихся жить, глядели в сумерках, каждый на своё, отдельно друг от друга.

Точно посередине круглого стола стояла пустая круглая солонка, потому что соль кончилась в доме. Иван и Нюрочка сидели вокруг небольшой пустоты, заключённой в тусклое стекло…

+ + +

Всё ещё бледный, парнишка решил:

– Мне в контору нельзя, − и добавил рассеянно: − А на утренний автобус у меня денег нет. Может, ты... Это...