Гульнар-хатун, явившаяся на встречу с двумя сыновьями – Сефером и семилетним Иноятом – оказалась статной моложавой женщиной в возрасте «чуть за тридцать», то есть внешне она выглядела как ухоженная сорокалетняя дама в нашем мире. Правда, длительного разговора у нас не получилось. Не было настроения. Я сухо объяснил, что в соответствии с последними политическими веяниями, которые образовались после набега на стоянку беженцев банды ногаев, весь ее народ и она сама высылаются в другой мир, откуда они никому уже не принесут вреда. И самое главное, когда прибудет ее сын калга Тохтамыш (а это должно случиться в самом скором времени), она должна будет выехать навстречу войску сына, чтобы тот по юношеской горячности не наделал глупостей, которые потом нельзя будет исправить. Ну, заодно попенял ей на грязь и вонь в лагере, от которой народ крымских татар погибнет скорее, чем от вражеских сабель. Выслушав мои слова, опечаленная вдова взяла своих сыновей за руки и побрела, палимая солнцем, будто понимая, что лишние пререкания могут еще больше отяготить и без того нелегкую участь ее народа. Хотя, может, так будет лучше и для самих крымских татар, ведь будучи высланными в иной мир они перестанут быть игрушкой стамбульских султанов и смогут жить, как им вздумается, не оглядываясь на недобрые турецкие окрики.
Часть 28
16 марта 562 Р.Х. Ранее утро. Византийская империя, Константинополь, Влахернский дворец, Священные покои (личные апартаменты престарелого императора Юстиниана)
Престарелый автократор ромеев и греков Цезарь Флавий Юстиниан умирал, всего два месяца не дожив до своего восьмидесятилетия, и на три года раньше, чем в нашей истории. Быть может, старика добил тот Великий Страх, который повис над городом Константина после того, как в славянском племени антов появился великий архонт Сергий, сокрушивший ромейских федератов авар и провозгласивший создание славянской Империи. И вот ведь что странно – такого страха не было, когда четыре года назад под самыми стенами Константинополя стояли булгарские орды хана Забергана, а вот теперь, хоть войска архонта Серегина еще даже не приближались к границам Ромейской империи, великий страх перед ними в Константинополе уже есть. К счастью, бурное зимой Черное море препятствовало плаванию кораблей, а то из Херсонеса Таврического могли прийти такие известия, что самые слабонервные обгадились бы прямо под себя.
Правда, это у кого как. Простонародье в Городе (не будем употреблять нехорошее слово «чернь») почти открыто говорит о том, что уж бы лучше пришел великий архонт Сергий, знатный своей добротой и справедливостью, и устроил бы все так, как было при добрых императорах древности. В те времена сборщики налогов еще не хватали людей за горло будто какие-то разбойники, а варвары Ромейскую державу уважали и боялись. Подобные разговоры ходили не только среди рыбаков, лодочников, уличных разносчиков, булочников, горшечников, мелких лавочников и прочего трудящегося люда, но и среди людей побогаче и посолиднее. Например, подобными настроениями к концу зимы оказался заражен базирующийся на Золотой Рог главный флот Ромейской империи. Моряки, считавшие себя настоящими бойцами, презирали изнеженных и раззолоченных схолариев и ескувиторов, составлявших гарнизон ромейской столицы, и ехидно вопрошали о том, куда те побегут, когда за ними придут непобедимые легионы архонта Серегина.
Все это так походило на добротный заговор, что у старого автократора вставали дыбом отсутствующие волосы. Ищейки городского эпарха сбивались с ног, но хватали только мелкую обывательскую рыбешку, которая зачастую просто исчезала из переполненных камер. А уж пытаться арестовать кого-то из моряков в Галате и вовсе казалось константинопольским охранникам правопорядка чем-то вроде узаконенного самоубийства, тем более что были прецеденты и несколько доглядчиков бесследно сгинули в кривых и узких улочка главной военно-морской базы ромейского флота. Ну да, если отмотавший руки на веслах гребец огреет кого кулаком по кумполу, то потом пострадавшего бесполезно тащить к лекарю, лучше сразу на дно бухты с камнем на шее. Командующий флотом друнгарий Виталий из Никеи подобных разговоров вроде бы не поддерживал, но никто не сомневался в том, что как только в Городе переменится власть и у Влахернского дворца появится новый хозяин, как он тут же, без единой мысленной судороги, принесет клятву новому автократору.