Спасение царя Федора

– А ну не сметь раскисать, будто та же баба! – крикнула я. – Ну обманули тебя и подставили, с кем не бывает. Да, ты виноват, но нет такой вины, которую нельзя было бы искупить, сражаясь с оружием в руках против извечного врага Православия и Русского Мира. И враг этот уже почти стоит у ворот; польское коронное войско гетмана Жолкевского идет к Чернигову, а за ним, как вонь за драконом, тянутся казаки всех мастей, польское и литовское панское ополчение, наемные роты из Пруссии и Саксонии, а также много какого сброду, который даже уже и не помнит, какого он роду-племени. А кто их будет бить – Андрей Телятьевский или Иван Шуйский, которые едва знают, с какой стороны браться за саблю? Или, может, ты прикажешь царевичу Федору самому с саблей в руке выехать в поле боронить Русь, потому что ты в это время решил удариться в пьянку? Горе у него, понимаешь!

Я тут, конечно, лукавила. Просто Петру Басманову, а тем более его Эго было пока неизвестно, что мы собираемся провести рокировку претендентов на царском троне, и тот, кто его займет, действительно неплохой полководец. Но хороших воевод много не бывает, а Басманов был достаточно хорош для того, чтобы побороться за его душу. В любом случае своей цели я достигла. После упоминания о поляках и иноплеменном сброде Эго начало стремительно трезветь, попутно наливаясь таким зарядом лютой злобы, что мне даже стало немного жалко тех злосчастных панов, которые попадутся под его тяжелую руку. Я снова провела рукой над огнем – и перед нами открылась вторая половина мизансцены, когда со своей речью выступал уже царевич Федор. Хорошо выступал, проникновенно. И чем больше он говорил, действительно давая надежду на прощение и забвение греха, тем внимательней слушало его Эго Петра Басманова, и тем больше светлел окружающий нас лес, над которым вставало солнце нового дня. Даже если теперь воевода Басманов опять погибнет с оружием в руках, он погибнет на правильной стороне, сражаясь за правое дело, а не как прихвостень вора, лжеца и клятвопреступника.

18 июля 1605 год Р.Х., день сорок третий, Полдень. Крым, окрестности аула Ишунь.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.

Лагерь татарских беженцев, или, точнее, депортируемых вынужденных переселенцев, был расположен между аулом Ишунь и речкой Чатырлык. Честно сказать, это скопище шатров, палаток, да и просто тканевых навесов на кривых палках вызывали у меня далеко не лучшее впечатления. Повсюду валялись мусор и отбросы, ветер доносил вонь экскрементов, ужасающая антисанитария резко контрастировала с той чистенькой аккуратностью, которую мы прежде привыкли видеть в татарских селениях. А всего-то потребовалось отобрать у татарских семей рабов и рабынь – и люди, которые прежде даже гордились своей подчеркнутой чистоплотностью, начали превращаться в так презираемых ими хрюкающих. Закрадывалась мысль, что если я действительно отправлю татар в необитаемые степи (точнее, прерии), где надо трудиться денно и нощно, а грабить просто некого, то эта кодла перемрет там от голода и болезней за считанные месяцы, и грех этот полностью будет на мне. Уж по крайней мере, маленьких детей можно было бы у них забрать и передать на воспитание либо в христианские семьи, либо в некое подобие кадетского корпуса. Второй вариант, конечно, предпочтителен, но я еще не уверен насколько долго просуществует создаваемая мною структура.

Тут дело в том, что, с одной стороны, я офицер сил специального назначения Российской Федерации, находящийся в глубоком поиске, и моя задача – только вернуться и доложить обо всем своему начальству. Это очень хорошее начальство, но дело давно переросло рамки его компетенции, а ведь я прошел только половину пути или что-то около того. Тут мелковат будет даже уровень Президента Российский Федерации, ибо невместно ставить судьбы целых миров в зависимость от результатов наших «демократических» политических игрищ. Сегодня у нас один президент, а завтра другой. Меня многому научила история с господином Медведевым, из которой Россия еле-еле выкрутилась, потеряв темп и связав себе руки, по крайне мере во внутренней политике и экономике.

При этом надо понимать, что более высокого уровня руководства, чем Президент Российской Федерации, у меня не существует, как не существует в политической системе России структуры, гарантирующей преемственность прагматическо-патриотического политического курса. А люди, начиная от амазонок первого призыва и заканчивая псевдоличностями Неумолимого и последним пополнением, взятым с бою в Крыму, присягают именно мне, а не кому-то еще; а это, товарищи, ответственность за тех, кого я приручил. И переступить через эту ответственность я не смогу.