Спасение царя Федора

– Да что ты понимаешь в этих делах, мальчик… – презрительно хмыкнула я. – Небесный Отец благоволит нам и говорит, что мы должны делать, после чего мы выполняем его задания, получая за это разные награды. Жалко, что ты не малый, слабый, сирый и убогий, а то я бы могла сама простить тебе все грехи, если бы почувствовала твое истинное раскаяние. А так, увы, будешь отрабатывать все перед Серегиным до последней деньги*, потом и кровью, своей и чужой, смывая прегрешение измены.

Историческая справка: *деньга – мелкая серебряная монета достоинством в полкопейки или одну двухсотую часть рубля. Мельче была только полушка, равная половине деньги.

– Не нужно мне прощения, – вскинуло голову Эго, – прощают только слабых, а сильные должны нести свой грех, расплачиваясь за него всю свою жизнь.

– Ой ли, – улыбнулась я, – если ты такой сильный, тогда от кого ты здесь прячешься?

– Я не прячусь, – хмуро ответило Эго, – просто неожиданно стало темно, и я не знаю, куда мне теперь идти. Вот разжег костер, чтоб согреться, а теперь жду, когда развиднеется.

– Ну, если так, – кивнула я, – тогда жди. Только вот ночь может быть полярная, на полгода, или вообще вечная – и тогда ждать тебе придется очень и очень долго. Это смотря по тому, что вызвало затемнение в твоих мозгах.

– Скорее всего, эта ночь вечная, – вздохнуло Эго и обвело окрестности тоскливым взглядом, – потому что я ничего не понимаю. Одного моего господина, бывшего царя Федора Годунова, я предал по собственному неразумию, а потом он исчез. Другой мой господин, царевич Дмитрий Иванович, которому я также принес клятву верности, тоже однажды ночью исчез из своего шатра, и как будто в насмешку кто-то наложил большую кучу гамна прямо посреди его постели. Ведь я же поклялся почивать в одном с ним шатре, чтобы уберечь от разных бед, но в ту ночь он сам меня прогнал, потому что позвал в свой шатер двух девок для забав, которые потом исчезли вместе с ним.

– Ну, – сказала я, – кучу гамна на постелю наложил не кто-то там, а сам твой бывший господин, который на самом деле не царевич Дмитрий, а боярский сын Василий Романов, который три года назад сбежал из ссылки, сказавшись мертвым. Большие деньги были уплачены за то, чтобы этого человека больше никто, никогда и нигде не искал. А он возьми и скажись покойным царевичем Дмитрием Ивановичем. А надоумили его на это в Пелыме, где он отбывал ссылку, потому что основной народ там как раз из Углича, сосланный Борисом Годуновым после смерти того Дмитрия куда подальше, чтобы эти люди не мозолили ему глаза.

– Да ты, поди, опять врешь, заморская боярыня! – встопорщилось Эго Петра Басманова. – Государь Дмитрий Иванович – самый добродетельный, храбрый, умный из всех государей на свете, и только один у него недостаток – слабоват до женского полу, ни дня, то есть ни ночи не способен провести без баб. Ну никак он не мог обгадиться прямо на постелю…

– А вот и нет, – усмехнулась я, – нисколечки я не вру. А обделался твой «господин» потому, что к нему ночью в гости на огонек заглянул наш Великий князь Артанский Серегин, а это, надо сказать, бывает пострашнее визита Каменного Гостя к дону Жуану. Да что там говорить, вот смотри сам. И тихо, а то пропустишь все самое интересное.

С этими словами я провела рукой над пламенем костра и в нем возникла прозрачная сфера, через которую мы могли наблюдать глазами настоящего Петра Басманова все, что делается во внешнем физическом мире. Как оказалось, с момента моего проникновения сюда, в средоточие разума своего пациента, не прошло еще и одного мгновения, потому что мы совершенно отчетливо услышали эхо произнесенной им фразы: «Г-государь?! В-вы ж-живы?!».

Присутствовавшие в моей рабочей комнате «государи» неприязненно переглянулись, потом синхронно пожали плечами, тем более что сам Басманов застыл в недоумении, переводя взгляд с одного на другого. Тишину нарушила Ефросинья Рязанская.

– Какого государя вы имеете в виду? – звонким голосом ехидно спросила она, сморщив носик, – того, которого обманули и предали вы, или того, который обманул вас, сделав игрушкой враждебных Руси сил?

– Э-э-э… – только и смог сказать Басманов, ошалевший от ситуации такой очной ставки.

Эта немая сцена могла бы продолжаться еще довольно долго, но тут, превращая комедию в фарс, заговорил экс-самозванец: