Совершенный изьян

Пётр слез с дивана и, не успев толком отойти от сонной одури, встал, покачиваясь, посреди комнаты. Улица в окне — серое небо, с которым сливались такие же серые дома, — будто существовала в особенном времени, где солнце никогда не встаёт и не садится. Может, пинг не сработал, и он провалялся на диване весь день?

Пётр уже полез в карман за устройством, но в дверь снова постучали — раздражённо и резко.

— Сейчас, сейчас… — пробормотал он и пошёл открывать.

На пороге стояла Катя — в тёмном свитере и дорогом пальто с термоподкладкой. Шапки на голове у неё не было, и в чёрных спутанных ветром волосах поблёскивали снежинки.

Пётр застыл, придерживая одной рукой дверь. Он не говорил ни слова, словно увидел призрака.

— Ну? — сказала Катя. — Пропустишь или как?

Пётр отступил в сторону. Катя улыбнулась.

— Я прочитала, — сказала она шёпотом. — Я всё поняла.

Пётр приоткрыл рот, но она коснулась пальцем его губ.

— Не надо слов. Зачем нам слова?

Взгляд у неё затуманился, как у пьяной. Она провела ладонью по груди Петра, скинула с него тяжёлую заскорузлую куртку, в которой тот спал на диване. Пинг вылетел из кармана, заскользил по полу и уткнулся в стену, яростно блеснув экраном. На экране замелькали какие-то цифры, обратный отсчёт. Двенадцать, затем сразу девять, затем пять.

— Зачем нам слова? — повторила Катя.

Пётр хотел что-то возразить, но не смог выдавить из себя ни слова. Катя — улыбка так и не сходила с её губ — сняла пальто и отбросила его в сторону, на куртку Петра.

— Здесь холодно, — сказала она. — Но мне нравится. Холод — это то, что нам нужно сейчас.

Она коснулась кончиком языка указательного пальца и провела им по своим губам, приоткрыв рот — так, словно наносила бесцветную помаду. Пётр прижал её к себе. Грудь под одеждой почти не чувствовалась, и Пётр запустил пятерню ей под свитер, прижался губами к её губам. Она была холодной, промёрзшей насквозь, как мертвец, поднятый к жизни неисправным шунтом, но слюна её сладко разливалась во рту, а частое дыхание било в шею. Пётр сжал её грудь, ущипнул за маленький затвердевший сосок.

Катя застонала.

— Не здесь! — Она посмотрела на него пьяными глазами. — В спальню. Пойдём в спальню.

Пётр кивнул, подтверждая — теперь настало самое время для спальни, — и подхватил девушку на руки. Она была совсем невесомой, как будто состояла из одной лишь одежды и возбуждённого дыхания. По пути Пётр сбросил с себя ботинки. Уложив Катю на кровать, он расстегнул брюки. Но она мягко его остановила.

— Нет, не торопись. Сначала раздень меня.

Петра распирало от нетерпения. Он хрипло задышал, стащил с Кати свитер и вдруг, моргнув, понял, что она уже обнажена. Он тоже был голый. Катя лежала, положив ногу на ногу, и прикрывала ладонью лобок, неожиданно засмущавшись. Глаза у неё были тёмными и пьяными. На худеньком животе, под пупком, пролегала тонкая красная полоска от нижнего белья. В нос Петру бил резкий запах, исходивший от собственного тела — запах пота, перегара и табака.

Катя улыбнулась, слегка расставила ноги и прошептала:

— Иди ко мне!

Он жадно впился в её губы, целовал шею, торчащие соски.

— Да! — выдохнула Катя. — Давай! Не могу больше терпеть! Хочу почувствовать его!

Она обхватила Петра ногами.

Пётр перегнулся и, опустив руку, стал слепо шарить по полу. Катя осыпала его поцелуями. Наконец нашёл. Рукоятка кухонного ножа крепко легла ему в ладонь.

— Давай, милый! — улыбнулась Катя. — Хочу почувствовать его!

Пётр — сначала медленно и осторожно, а пото́м со всё большим напором — вводил заточенное лезвие ей в живот, чуть ниже пупка. Катя стонала от боли и наслаждения. Кровь пузырилась у неё на губах.

— Да, — хрипела она, захлёбываясь. — Да-а…

Расширив рану, Пётр отшвырнул в сторону нож и запустил руку в прореху на животе. Тело Кати забилось в конвульсиях оргазма. К пальцам прилипали сочащиеся тёплой влагой органы. Пётр продвигался всё глубже и глубже, пока не нащупал что-то твёрдое и холодное, как осколок льда.

Он вытащил из живота руку и поднял её над головой. Свет быстро тускнел, отведённое им время выгорало, как старый снимок, который передержали в проявителе, но он смог рассмотреть похожий на окаменевшую личинку кристалл.

Катя лежала неподвижно, уставившись остекленевшими глазами в потолок.

3.5

Пётр проснулся с криком. Страшный визг пробуравил ему череп, и он застонал, зажав уши. Лишь спустя несколько секунд он понял, что это вопит пинг. Пётр вытащил его из кармана. Руки у него тряслись, вибрация устройства причиняла ему необъяснимую боль. Он отключил сигнал, попытался встать, но ноги у него подкосились, и он повалился на пол.

Сердце билось неровно и часто. Пётр прижал руку к груди, каждый удар отдавался ему в ладонь. Он встал, покачнулся — в глазах на секунду потемнело, — однако устоял на ногах. Солнце было уже в зените, но холод в квартире по-прежнему раздирал кожу, а свет, неестественный, ядовито-жёлтый, бил в глаза.