Совершенный изьян

Сообщение завершала пренебрежительно скорчившаяся синюшная физиономия.

«Ты не отвечала», — написал Пётр, — «я беспокоился. Как чувствуешь себя после произошедшего?»

Ответ пришёл мгновенно:

«После чего???» — и огромный мигающий глаз, иссечённый тонкими красными прожилками, как трещинами.

«Тебе было плохо», — написал Пётр.

На сей раз Катя долго молчала.

Пётр положил пинг на стол и сделал несколько глотков из банки. Пиво действовало так быстро, словно в него подмешали седатив. Хотелось курить и спать. Он полез в карман за сигаретами.

Пинг завибрировал. Новое сообщение Кати состояло из одних пиктограмм и завершалось стилизованной рукой с выставленным большим пальцем, который пульсировал, как от боли.

На лбу у Петра выступил пот, и он смахнул его тыльной стороной ладони. От духоты было сложно соображать. Всё плыло перед глазами, воздух точно плавился от жара, как внутри микроволновки. Пётр допил несколькими глотками банку «Хунхеву» и смял её в руке. Банка отвратительно затрещала и треснула в нескольких местах, выставив наружу рваные серебристые края, как заточенные лезвия.

Пётр открыл контакт Кати и через секунду уже прижимал к уху пинг. Катя не отвечала. Тишина.

«Почему не берёшь?» — написал Пётр.

«Занята», — пришёл через несколько секунд ответ, к которому вместо знака препинания был подрисован красный круг со светлым прямоугольником посередине.

Пётр потёр лоб. Из-за стойки послышалась сдавленная, изрядно сдобренная помехами музыка, напоминавшая то ли скрип несмазанных дверных петель, то ли чьё-то жалобное поскуливание.

— Что за… — прокомментировал сосед Петра.

Дышать в питейной стало совсем тяжело — весь воздух выгорел в красном свете ламповых отопителей, и каждый вздох лишь обжигал лёгкие. Пётр закашлялся. Пиво в желудке забурлило и поднялось тёплым комом по горлу.

Он уже достал из кармана мятую пачку сигарет, как пинг вдруг завибрировал:

«Чего вообще хотел??»

Пётр устало прикрыл глаза и стиснул в ладони потрескивающий пинг.

«Нам нужно поговорить», — написал он. — «Но не так».

«Не сейчас», — ответила Катя.

Пётр вышел на улицу, оставив на столе неоткрытую банку. Он притулился у дверей. Морозец покусывал кожу, но после сводящей с ума духоты было приятно подышать полной грудью. Если бы только не слепящее с непривычки солнце. Пётр закурил и, удовлетворённо затянувшись, посмотрел в потускневший экран.

«Мне нужен контакт этого твоего знакомца, программиста», — написал он.

«Мити?» — спросила Катя.

3.7

Пётр остановился у выхода со станции и прикрылся рукавом. Бивший, как из реактивной трубы, ветер снова хотел изуродовать лицо, рассекал ледяными лезвиями кожу. У проезжей части взметнулись в воздух хлопья серого снега и какой-то неразборчивый мусор, похожий на почерневшие от копоти обрывки бумаги. Длинный фургон не вписался в поворот, завизжал шинами, и его длинная корма опасно вылетела наружу поворота. Казалось, обледеневший металл сейчас лопнет, и машина с треском переломится на две части, но через секунду раздался глухой удар, и фургон уткнулся передними колёсами в бордюр в нескольких метрах от Петра.

Пётр выругался.

Водителя за тёмными, не пропускающими свет стёклами было не видно. Фары, глядевшие в разные стороны из-за сбоя корректора, замигали, как от перепадов напряжения.

Пётр поправил сползшую шапку и зашагал навстречу ветру. Светофор не работал. Пётр подумал, что очередной придурок в расхристанной машине с отказавшей электроникой сейчас не справится с управлением и размажет его по асфальту — и вдруг представил Вика, небрежно придерживающего двумя пальцами баранку, вытаскивая очередную бутылку из бездонного кармана.

Пётр прибавил шаг, перепрыгнул через бордюр и, подчиняясь неосознанному импульсу, обернулся. Фургон всё ещё стоял, помигивая перекошенными фарами, будто отсылал в сумрак двоичный сигнал SOS. Водитель так и не вышел, как если бы за рулём в действительности никого не было, и машина ехала сама по себе.

Пётр отвернулся. Его трясло от холода. Ветер подтолкнул его в спину, попытавшись выбросить обратно на проезжую часть, и Пётр быстро зашагал вниз по улице, прочь от заглохшего фургона. Вскоре он свернул в узкий проулок, где высокие стены защищали от ветра, но по-прежнему не мог унять дрожь в руках.

До «Радуги» оставалось меньше квартала, однако в проулке внезапно стемнело, как во время солнечного затмения. Свет в окнах не горел. Петр шёл по затянутому чёрным смогом лабиринту, который, в какую сторону ни поверни, всегда заканчивается тупиком.

Уже во дворе, рядом с вывеской клуба, которая была единственным источником света в окружающей темноте, он подумал, что и третье кольцо неотвратимо превращается в мёртвый город, отмирает вслед за остальными кольцами — как у старого, подбирающегося к концу жизненного срока организма.

Охранник на сей раз не удостоил его вниманием. Пётр прошёл мимо нескольких столиков, как по инерции. Из-за резкого перепада температуры по телу прошла волна боли. Он вздохнул и стянул с головы шапку. Кожа на лице казалась ороговевшей. Она потрескается и осыплется кровавой шелухой, если он коснётся её пальцем.