— Дэниел Маркович Тузов, — быстро ответил Ольсен, с каким-то странным интересом глядя на Андрея, — не приходил на профосмотр уже почти четыре года.
— Умер? — уточнил Андрей.
— Я уточнял у похоронщиков. Ни как умерший, ни как расчлененка через них его тело не проходило.
— То есть жив?
— Может быть, прикопан где-нибудь под яблоней, — пожал плечами Ольсен, — тем более, что такие, как он, вообще-то долго не живут. Ширялся он, судя по кое-каким моментам в двух последних биохимиях. Предваряя твой вопрос, сибса пенновская уехала в первую зону четырнадцать лет назад, причем жилье свое оставила Пенну. На звонок ответила, что никаких дел с нашей зоной она иметь не желает принципиально.
— Я просто, насчет Записи. Социальное благополучие родных разве не обязательное условие?
— Ну, да, — кивнул Ольсен, — ну вот сибса в порядке, а про сиблинга ничего ж не известно. Если б он точно кололся, другой разговор. А так, мало ли, несчастный случай, тела нет, обследовать невозможно.
Ольсен криво ухмыльнулся.
— В принципе, мне нравится, как движется ход твоих мыслей. Но пока что ты мне ничего нового не сказал. Нам нужно что-то определенное, причем ДО того, как наш общий друг выжмет рекомендацию из какой-нибудь добровольческой спортивной секции или клуба чаепитий. Работай, Седьмой.
Андрей вздохнул, вежливо попрощался и поплелся тестировать гель. И, разумеется, провозился там до глубокой ночи, тем более что две плашки показались сомнительными. Пришлось перепроверять, и действительно, в одной бактерия-производитель не вымерла, как должна была, а продолжала с правой стороны вовсю плодиться. Андрей с досадой перегнал емкость в автоклавную, замылся по новой, проверил вторую подозрительную ёмкость на третий раз, уже с активным ДНК-маркером, но тут все-таки оказалось все в порядке. Он все равно поставил на ней метку особого контроля, и только после этого отправил ее в бокс комплектации.
Любоська сидела в его комнате на кровати, читая при свете маленького бра.
— Привет, — прочирикала она, — устал? Наверное, не будешь уже меня спрашивать?
— Что у тебя там, лимфогенез? — спросил Андрей, — да ты его все равно вместе со мной учила еще в том году. Повторила, и ладно.
— Ну ты же знаешь, — вздохнула Любоська, — если ты меня не погоняешь, я так и буду считать что ничего не знаю.
Андрей плюхнулся в рабочее кресло, крутнулся и закрыл глаза.
— Да все ты знаешь. Не выдумывай, и все. Послушай-ка меня лучше.
Андрей отлично знал, что задание Ольсена не предусматривало обсуждений ни с кем, даже с другими сотрудниками эмбриологического центра. Но он знал и то, что думается лучше всего, когда Любоська слушает, вот так свернувшись калачиком на застеленной кровати. И что самые лучшие мысли приходят именно тогда, когда Любоська задает уточняющие вопросы.
— Вот, я все документы просмотрел по нему — чисто. Что он бандит, все знают, да ведь «все знают» к делу не подошьешь? И отказать мы, получается, не можем — заявка есть, подписи есть, вот выдвижения пока нет… Но, похоже, что ненадолго.
— И что делать? — в ужасе спросила девушка. Пальцами она вцепилась в щеки, забытая книга соскользнула на пол.
— Да я вот думаю, что соглашаться надо, — пожал плечами Андрей.
Люба вытаращилась на него, как совенок.
— В смысле?
Андрей небрежно махнул рукой.
— Кто нам мешает сказать ему, что он Записан?… Как будто его эмбриональных клеток у нас и так нету! А в банк Записи не класть. Клон вырастить — тоже, в общем, нет проблем, раньше на сорок лет или позже — какая разница?
Любоська смотрела на него очень внимательно.
— Мне всю жизнь говорили, что мои клон-матери шесть раз становились парами твоих клон-отцов. Что я… должна соответствовать. Быть подругой и опорой будущего Главного Техника.
Андрей поморщился.
— Тебя же не заставляют.
— А если бы и заставляли. То, что ты сказал сейчас… Это…
Она вскочила и рванулась к выходу.
Андрей поймал ее за шиворот.
— Нет уж, ты договаривай.
— Это гнусно, — в нос сказала Любоська, — люди же будут смотреть и видеть, что эмбриологи прогнулись. И закона больше нет. А ты так говоришь, будто дело только в бумажках!
Она вырвалась и выскочила за дверь.
Андрей недоуменно смотрел на валяющийся посреди комнаты учебник. «Гнусно». Любоська ругается, ничего себе. Убежала. Он поднял книжку, положил ее на стол и лег, не раздеваясь, на кровать лицом вниз. Свет он выключить забыл.
Будильник затрещал, как сумасшедший. А, сегодня легкая смена, после вчерашнего-то — дежурить в раздевалке клиники. Просто сидеть и смотреть, чтобы никто ничего не спер чужого, пока люди проходят медучёт. Обычно на такое ставят тех, кто вчера работал тяжелее обычного — чтобы и день не пропадал, и к репликаторам не подпускать. Андрей принял душ, натянул свежий комбинезон и бахилы, запихал пропотевшую вчерашнюю одежду в общий коридорный бак, кинул в сумку завтрак и пару учебников, и поплелся к помещениям клиники.