Сороковник. Книга 4

— Как же она на меня обозлилась, — с тоской говорит Элли. — Скажи, как можно — так долго носить в душе ненависть? Да, я ошиблась, но я и сама себя за это виню и наказываю. Мне многое приходилось от неё выслушивать, но впервые она подослала… убить? Ива, разве можно умереть ещё раз?

— В Финале, наверное, можно…

— В каком Финале?

Поднимаю на неё глаза.

— Слишком долго рассказывать. Давай так: всё объясню тебе после. Когда выберемся. Или… если не выберемся, но тогда уж точно времени у нас будет пропасть, не то что сейчас.

Нервно гляжу на таймер. Два с половиной часа! Божечка мой, время начинает нестись неимоверно быстро! Только не паниковать.

— Ива, тогда давай всё-таки поищем дверь, или окошко, или… хоть что-нибудь! Твоя загадка может разгадываться куда проще, чем мы думаем. Ответ где-то рядом.

— Ты права. — Поднимаюсь. — Рядом. Давай обойдём склеп и осмотрим хорошенько, я ведь только в одни двери и заходила, и понятия не имею, вдруг здесь и в самом деле несколько входов, как в больших мавзолеях? Кто их знает, этих некромантов, у них свои традиции…

«…Учти, я жив…» — вдруг вспоминается.

— учти, я жив, — повторяю вслух. И память услужливо подсказывает:

— … ломая лес,

Я лезу к выходу из мрака,

Иду к тебе… Ты слышишь треск?

И даже если свет исчез —

Пойду по следу, как собака…

— Пошли, Элли, — договариваю. — Плохо только, что уже темно…

Она берёт меня за руку.

— Разве это темно? Вот в пещере было просто ужасно. А здесь — никогда не бывает полной темноты, хоть ни луны, ни звёзд. Прекрасные стихи, Ива. Пойдём.

* * *

Ничего.

Мы обшариваем и обстукиваем склеп от самого цоколя и на высоту вытянутой руки. Прощупываем и пытаемся нажать, повернуть, потянуть на себя каждый подозрительно выступающий камень в кладке. Проверяем на прочность решётки подвальных окон. Исследуем углы, стыки, пространство под куполом, решётку на перилах крыльца, прыгаем на каждой ступени — вдруг провалится или обнаружит под собой тайник… Одним словом, делаем всё, что мне подсказывает опыт когда-то пройдённых игровых квестов, а моей новой подруге — природная сообразительность, порядком обостряющаяся при каждом упоминании о покинутом возлюбленном.

Ничего. Тщетно.

И вдруг наступившую ночную тьму прорезает мелодичный звон. Судорожно я хватаюсь за цепочку медальона. Да, это он отзванивает. Остался ровно час. Мне хочется сжать кулон в ладони до хруста, до посыпавшихся колёсиков. Если бы этим можно было хоть как-то замедлить время… В отчаянии оглядываюсь. Кручусь на месте. Что может нас спасти? «Вход там же, где вход…» Что это?

— Час? — в отчаянии спрашивает Элли. — Ива… Только успокойся. Только успокойся…

Отворачиваюсь, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы. Элизабет гладит меня по плечам.

— У нас всё получится. Видишь — химеры нас до сих пор не трогают, а ведь где-то полыхало, словно зарница, это наверняка твой джинн их спугнул… Всё на нашей стороне. Ты, главное, не волнуйся. И ведь говорил же господин Тарик о каком-то старце, который уверен в твоём возвращении… Может, без меня, но ты всё-таки вернёшься.

— Прекрати собой жертвовать, — сквозь зубы отвечаю. — Пойми: я тащу тебя за тобой не только из-за того, что одну меня не выпустят. Я просто не хочу, не желаю оставлять тебя здесь, понимаешь? Твои…

… «Твои дети должны родиться!» — хочу и не могу сказать. «Твои — и Ника. Девочка и мальчик. И, может, ещё кто-то, потом, после»… Не могу. Запретная тема.

— Потому что это несправедливо, — только и говорю. — Тебя сделали пешкой в Большой Игре. И тебя, и Изабель, и нас с Магой, и Ника, и даже дона Теймура — да и сколько их заставляли плясать под чужую дудку, и кто! Демиург недоделанный, который даже ещё аттестата на зрелость не получил, а экспериментировал, решив, что всё дозволено… Я тебя не отдам. Я всё-таки… Подожди-ка.

Взгляд мой натыкается на нечто яркое, жёлтое, инородным пятном светящееся в густой траве. Невольно делаю шаг к этому пятну, словно что-то подталкивает…

Бережно поднимаю, стряхиваю прилипшие соринки и водружаю на голову дедову фуражку, оставленную здесь днём как памятку. Как стрелку в «казаках-разбойниках». Нахлобучиваю плотнее.

— Я всё-таки правнучка донского казака, не кого-нибудь. И деды мои в большой войне умирали — но не сдавались. И родители, хоть люди мирные — за себя постоять могли и сволочам отпор давали. Чем я хуже? Хоть и не до двадцатого поколения знаю предков — а только мне есть, кем гордиться. А тебе?

Судорожно вздохнув, она сверкает глазами.

— Мой прадед заслонил собой императора, раскрыв заговор. За что получил дворянское звание и титул лорда, потомственный. Ива, ты нашла, да?