Сороковник. Книга 4

Это чудо. Да, чудо. Но я и в самом деле вижу всех из моего давнишнего откровения. Моего дорогого мужа. Николаса. Крошку-дочку, азартно лупящую палочкой по подставленному Магой блюдцу. Аурелию, смешливо морщившую губы в улыбке, даже паутинку лучистых морщинок, разбегающихся вокруг прекрасных голубых глаз. Драгоценного дона, непривычно улыбчивого, по-домашнему умягчённого. Девочек — и моих, и, конечно, Гелю с юной Абигайль, собравшихся наособицу в кружок и что-то с жаром обсуждающих… Только нас — нас никто не видит. Неторопливо течёт беседа, обмен улыбками, чашками, пирожными, бисквитами… Конечно, не видят, вдруг понимаю. Мы же в этом мире — вроде призраков… Да и в каком мире? Это и впрямь — Гайя, или, как в своё время предположил сэр Персиваль — мир параллельный, возможных вероятностей, или… будущего? Не знаю. Но только глаз не могу отвести от прелестной рыжекудрой малышки, которую, испросив разрешения у Маги, берёт на руки сэр Майкл, а та немедля вцепляется в его золотые локоны, и обоим, по-видимому, это приносит несказанное удовольствие.

Элли судорожно теребит меня за рукав.

— Ива, смотри! Смотри же! Кто это?

Оторвавшись от прекрасного зрелища, поворачиваю голову левее, в ту сторону, куда настойчиво просит взглянуть родственница… и столбенею.

Ванька, не ты ли беспокоилась после своего видения, всё ли в порядке с детьми, и отчего ты видела только девочку? Не ты ли теребила Персиваля с вопросами, где же мальчики? Тебе не кажется, что сейчас их — слишком много?

Неподалёку от нас на куче брошенных в траву пледов и подушек азартно мутузят друг друга два карапуза в коротких штанишках, черноглазые, черноголовые, прядки так и завиваются штопором. Ещё двое, такие же кудрявые, но только апельсиново-рыжие и веснушчатые, чуть повыше и сложением поплотнее, снисходительно на них поглядывают, выкладывая из кубиков какую-то башенку. Когда один из дерущихся, не рассчитав, шлёпает братца чересчур сильно и тот уже собирается обиженно зареветь, коренастенький рыжик довольно уверенно поднимается на пухлых ножках, делает несколько твёрдых шажков и легонько расталкивает драчунов в разные стороны.

Тейлор, возлегающий неподалёку, как лев на покое, одобрительно ворчит.

Оба черноголовых малыша, с размаху сев на попки, озадаченно смотрят на миротворца и вдруг улыбаются, обнаружив наличие двух нижних и двух верхних зубов каждый. Компашка подползает ближе, обнимается, и уже минуту спустя совместно рушит постройку из кубиков, чтобы через минуту приступить к возведению новой.

— И-ива… — зачарованно шепчет Элли. — Неужели это… это… Не понимаю…

— А что тут понимать? Твои чёрненькие, мои рыженькие, — отвечаю. — Правда, хороши? А ты говоришь — остаться…

— Я правда хочу остаться, здесь! Чтобы любоваться на них день и ночь! Неужели и в самом деле это мои дети?

— Элли…

Слова застревают в горле. Потому что в этот момент вместо женщины средних лет я вижу рядом с собой совсем молоденькую девушку лет восемнадцати-девятнадцати — наверное, ту самую, в которую некогда без памяти влюбился Николас. Она молитвенно складывает руки, чудесные глаза, опушённые невероятно густыми ресницами, лучатся светом и любовью. Юная, нежная, любящая.

Сглотнув ком, продолжаю торопливо:

— Элли, голубушка, да ведь если мы останемся — они так и не родятся, понимаешь? То, что вы видим — это наше будущее, то есть, его вариант. Если мы тут застрянем на веки вечные — рожать будет некому ни твоих, ни моих, и однажды всё это развеется, как дым, и мы останемся ни с чем! Слышишь? Надо идти, и тогда придёт время — и мы окажемся здесь по-настоящему.

Она зажимает уши, мотает головой… В лице — обречённость.

— Хорошо… — Видно, что слова даются ей нелегко. — Но ещё минуточку…

— Посмотри лучше вот туда, — киваю на кое-кого в отдалении.

Эти двое сидят к нам спиной. Черноволосая, в нежно-голубом платье, с вязанием в руках, и пепельноволосая, в зелёном, с пышной юбкой, с пяльцами. Вот она, не оборачиваясь, тянется за чем-то к рукодельной корзинке — и на руке сверкает знакомое изумрудное кольцо.

— Ты поняла? — вздрагивая от непонятного страха, продолжаю. — Однажды мы с тобой будем сидеть вот тут, в саду, и разговаривать, а мы же, только призраки, появимся у нас за спиной…

Элизабет, сидящая впереди, по-прежнему не оборачиваясь, вдруг машет рукой.

— Я помахала самой себе… — зачарованно говорит Элли. — Как-то это… нереально… Я поняла. Что же мы стоим? Бежим скорее! Я готова, Ива, идём, пожалуйста!

Вот только знать бы — как? Куда?