Сороковник. Книга 4

— Ммм? — только и могу ответить. Ещё не настолько узко, чтобы ползти, но передвигаемся мы по какому-то жутко колючему крошеву, скрипящему под коленками. Одну туфлю я уже потеряла, но тратить время на поиски не хочу. Как-нибудь дотяну оставшееся время.

Элизабет вновь подаёт голос.

— Как ты думаешь, а если мы выберемся, у меня получится… ой… — Ей тоже колко. — … родить? Ты же решилась!

Открываю было рот для ответа… Позволит ли мне незримый замок, наложенный на уста? Ведь я уже несколько раз пыталась обмолвиться об условии Мораны, но не могла и слова из себя выжать. Кое-кто хорошо постарался, чтобы выполнение миссии не получилось слишком лёгким.

— Почему нет? — Намёками, обиняками тоже можно донести нужную мысль. — Моя бабушка последнего сына родила в сорок пять. Дед только с войны вернулся, как тут удержаться… И ничего. — Отгребаю с каменного пола целую россыпь гальки, чтобы не проехаться потом по ней же коленями. — А у тебя — какие годы? Это здесь ты старше кажешься, а вернёшься к нормальной жизни, придёшь в себя… И потом, мне сказали, что в Террасе есть прекрасный доктор, у которого клиника специально для будущих мам некромантов. Да к твоим услугам будут лучшие врачи Гайи, не сомневайся, хоть сто раз рожай!

Прекрасная тема для ползающих под землёй червячков, ничего не скажешь. Послушал бы кто со стороны… Но я не даю разговору прерваться.

- Ты же знаешь, паладины творят чудеса, я уж сколько раз на себе убеждалась. Если бы не присутствие нашего сэра Майкла поблизости, я бы, наверное, и не суме… Ой!

Рука проваливается в пустоту.

— Осторожно, — говорю растерянно. — Здесь, похоже…

Шарю перед собой, и к великому облегчению, натыкаюсь на край расщелины. Не так уж далеко, с полметра… Да и то: неоткуда здесь взяться пропасти, во всяком случае — такой, чтобы псы не перемахнули. Вот, кстати, и они, я снова слышу невдалеке их дыхание. Ждут на той стороне, уверенные, что нам никакого труда не составит перемахнуть какую-то ямку.

— Похоже, тут небольшой провал или трещина. Не бойся, мы просто её переползём. Или… Да тут уже можно встать, а я и не заметила сразу… Перешагнём, да и дело с концом. Вот, я уже там, давай руку…

Наши пальцы встречаются в темноте. Элизабет благополучно минует препятствие.

— Давай передохнём, — взмаливается она и сползает по стене. — Не могу больше. Ноги трясутся. Я давно так не уставала.

Опускаюсь рядом. Довольные, к нам присоединяются псы, и я не могу сдержаться, чтобы не запустить пальцы в густую и тёплую шерсть того, кто прилёг мне под ноги, точь в точь, как Джек.

— Так странно, что я, кажется, начинаю верить, — с придыханием говорит Элли. — Именно сейчас… Я уже привыкла, что тут, у Мораны, всё приглушено: ощущения, звуки, запахи. Боль — вполовину, порезы затягиваются через пять минут, да и крови не бывает… А сейчас — я так остро чувствую, и устаю, словно живая, хоть понимаю, что на самом деле бестелесна. Значит ли это, что я уже начинаю возвращаться?

— Не знаю, — признаюсь честно. — Может, просто для того, чтобы нам было труднее, Морана наделяет нас полнотой ощущений? Бестелесному было бы сейчас куда как легче.

— Скажи, а Ник… Ему нравился этот зайчишка?

В её голосе — затаённая нежность.

Невольно улыбаюсь, вспоминая момент подарков и отдарков в нашей маленькой квартирке.

— Знаешь, когда он его получил — растерялся. А потом даже зубы сжал, чтобы себя не выдать, настолько его проняло. Похоже, ему впервые в жизни подарили что-то дети, да ещё и племянницы, которых он заобожал с первого взгляда.

— Они на него похожи?

— Все в своего папочку, — фыркаю — Сама посуди, если оба брата, как две капли воды, схожи… Он был очень растроган.

— Можно, он побудет пока у меня? Я понимаю, вообще-то он предназначался для тебя…

— Элизабет! — Стараюсь придать голосу нотки, присущие моему Наставнику. — Он уже твой. Знаешь, в чём сходство между зайцами и кольцами? Иногда они сами выбирают себе хозяев.

— Да? — говорит она поражённо.

В темноте слышится звук поцелуя. Похоже, подарок Ника удостоился сейчас высшей ласки.

— Ох! — говорим мы одновременно.

Пушистый зайка, малость помятый собачьими зубами, испачканный песком, подмокший… распушается… и это хорошо видно, ибо маленькое тряпичное тельце вдруг начинает светиться. А вернее сказать — загорается навершие жезла из куриной косточки. Впрочем, теперь это — настоящий жезлик, обточенный, отполированный, с каким-то замысловатым набалдашником. Он-то и теплится, не особенно сильно, но достаточно, чтобы осветить наши измученные перепачканные лица, отразиться в собачьих глазах, выхватить из темноты туннель — ненамного, шагов на пять, но, по крайней мере, теперь можно усмотреть возможные трещины и уступы, могущие принести достаточно неприятностей. Воодушевлённые, мы вскакиваем, забыв об усталости.