Сороковник. Книга 4

Через несколько шагов дно начинает приподниматься, плеск от собачьих лап сменяется звонким шлёпаньем, а затем постукиванием когтей о твёрдую поверхность. Ещё немного — и мы выходим на сушу, но тотчас обе охаем, больно ударившись лбами об особенно низкий выступ. Похоже, пещера сужается со всех сторон, и, потянувшись влево, я касаюсь стены, которую раньше не могла нащупать. Что, дальше так и придётся идти на полусогнутых?

Ещё хуже. Спустя какое-то время приходится опуститься на четвереньки. Мы уже касаемся друг друга боками, до того становится тесно. И совсем уже темно.

— То-ом! — дрожащим голосом окликает Элли. Слышится приближающийся топот сильных лап. — Ты здесь, малыш? Погоди, не лижись. Мы точно пройдём?

Ответом служит ободряющее собачье сопение. Я вздрагиваю, когда щеки касается влажный язык.

— Хороший пёс… Давай, веди.

— Ива, — сдавленно шепчет Элли, — прости, но я, кажется, не смогу дальше. Я боюсь. Вдруг мы застрянем? Они, конечно, собаки крупные, но мы-то люди, мы всё равно больше… А если нас зальёт приливом?

Оттого, что она, оказывается, боится не меньше меня, становится худо. Но ведь под личиной немолодой женщины всё ещё жива совсем юная девушка, как ей не бояться? А ведь это я втянула её в эту авантюру, я тащу её за собой, значит, мне и успокаивать!

Надо отвлечься, как ни нелепо это звучит.

— Без паники. Второй раз не умрём, разве что нахлебаемся… Скажи лучше, где наш заяц?

— Что? Какой… ах, да… — Судя по шороху, она что-то проверяет. — Тут, за пазухой, не вывалился. А что?

А то, что тебя надо переключить на что-то иное, милая. Всё, что приходит в голову — напомнить о тех, кто ждёт снаружи. Не на поверхности, не в потустороннем Эль Торресе, а ещё дальше.

— Я не успела тебе сказать: этот заяц — послание от Ника. Как он смог его сюда переправить — ума не приложу, но ведь получилось? Твой Николас просто чудо. Помни, он в нас верит, хоть и не знает, что ты со мной.

— Ник… — Дыхание Элли учащается. — Ник… Неужели…

— И ты была права, — продолжаю окрепшим голосом. — Этого ушастого, который сейчас у тебя за пазухой, не просто любили: его обожали. Его подарили моим девчатам на первый день рождения, в годик, и с тех пор они с ним почти не расставались. Он уже и стиран-перестиран, и подшит, и набит по новой… Были, конечно, и другие игрушки, он иногда пылился на антресолях, а потом его, доставали, приводили в божеский вид и снова нянчились. Не представляю, как они решились с ним расстаться? Твоему Нику, как любимому дядюшке, достался от племянниц самый дорогой подарок.

«Твоему ненаглядному». «Твоему Нику»… Пусть хоть чуточку потянется к нему, ощутит, что это не полузабытый суженый, а конкретный человек, который был ей когда-то и близок, и мил. И почему — «был»? Возможно, и сейчас… Вот оно, реальное доказательство его существования — пушистый мягкий комок, нагревшийся от её тела. Его, зайчика, держал в руках и поглаживал любимый мужчина, от которого, я надеюсь, ей до сих пор трудно отказаться…

Во тьме нетерпеливо переминаются с лапы на лапу собаки. Снуют туда-сюда, спустя какое-то время окликают нас издалека лаем.

— Слышишь, Элли? Они бегают свободно, значит, тоннель не такой уж и узкий. Мы пройдём. Разве что придётся немного поползать, ну, так вспомним детство. Ты что, ни разу под кроватью не пряталась, когда с подругами в прятки играла? Считай, что здесь то же самое, просто мы стараемся, чтобы нас не водящий, а Сильвия не нашла. Давай. Вперёд. Осталось совсем немного.

— Ох… — Элли переводит дыхание. — Какая ты сильная, Ива, а вот я — трусиха. Ты разговаривай со мной иногда, ладно? Ты говорила, у тебя — дочки?

— Близняшки, — сообщаю с гордостью. Нашариваю стену справа, слева… — Ох уж, мне эти Торресы… Очень уж качественно работают, по одному ребёнку не бывает. Давай, я поползу вперёд, дальше придётся по одному.

— Мне бы твою храбрость…

— Это не храбрость. — Пыхтя, пробираюсь по тоннелю, обдирая ладони и коленки. Штаны наверняка уже в дырках. — Это практичность. Я… э-э… толще тебя, если застряну — ты меня хоть за ноги вытащишь обратно. А будешь ты впереди — не сумеешь развернуться, чтобы помочь…

Зачем только я это брякнула! Воображение тотчас услужливо рисует мои несчастные ноги, торчащие из дыры в скале, случайный подземный толчок, сдвигание пластов, треск грудной клетки… До боли впиваюсь зубами в ладонь, чтобы унять рвущийся вопль ужаса. Не хочу! Я не смогу, Божечка, не смогу…

— Ты такая счастливая, — слышу сзади прерывающийся шёпот. — У тебя уже двое, и ещё будут… тоже двойняшки?

Задавив рыдание, стираю слёзы, царапаясь каменной крошкой, налипшей на ладонь. Стараюсь ответить спокойно.

— Трое.

— О-о!

Потихоньку двигаюсь вперёд. Вовремя она напомнила… Три да два — пять… Прекрасная арифметика. Очень мотивирует. Три да два. А с ними ещё один, кто ради меня остановил себе сердце. И другой, удержавший надо мной однажды просевшую гору. И те, кто сейчас не дают моему телу умереть. И те… Хорошо, что я сбиваюсь со счёта. Оказывается, столько людей меня любят и ждут, что будет просто бессовестно — не оправдать их ожиданий.

— Ива…