Сороковник. Книга 4

Они заметно погрустнели. Но по-прежнему улыбаются, чтобы не огорчать меня, не удерживать причитаниями… Сказано друг другу немало, в основном сумбурно и бестолково, но разве за это время втиснешь годы, проведённые в разлуке? Я многого не успела спросить, мне неизвестно, что там, за пределами этого вечноцветущего сада, каковы здесь каждодневные заботы, наверняка не всё так гладко, как мне пытаются представить. Но главное я узнала: моя семья такая же, цельная, любящая, и стала ещё крепче и сильнее. Им в этом мире хорошо.

— Ты только возвращайся иногда, доча, — ласково говорит отец. — К нам, туда, домой. На могилки приходи, поминай. Не совсем уж твой мужик злыдень, будет ведь отпускать.

— Будет тебе, отец… Марик — хороший человек, дочка, — подхватывает мама. — Он всем нам понравился: серьёзный, самостоятельный. А что было между вами — так это угодили вы под чужие жернова, с каждым может случиться. Главное, что встретились да помирились, да дети будут при вас. Возвращайтесь домой и живите долго и счастливо.

— Благословляю! — грохает по столу кулаком рыжий прапрадед, и в ответ весело звякают чашки.

— Благословляю, — наклоняет голову дед Павел. — Возвращайся, внучка, и помни: мы всегда с тобой.

— Погодь, Ваня, я тебе ещё одного провожатого выделю, всё быстрее доберёшься…

Бравый казак свистом подзывает гнедого жеребца. Тот идёт, аккуратно обходя цветущие клумбы, подстриженным хвостом отгоняя недовольных пчёл.

— Они с Джеком тебя и проводят. Вдвоём-то вернее будет. Нам к границам нельзя — Мораны учуют, могут заявиться. Сейчас-то у них худой мир, который лучше доброй ссоры: ну, бабы есть бабы, бывшая хозяйка в лепёшку расшибается, доказывая, что при ней всё лучше было, наша ей обратное втюхивает… Ничо, поцапаются — помирятся, ещё и всплакнут вместе, старое поминая, а там, глядишь, про твоего мужа и забудут. От молодец, хлопец, скумекал, что в бабьи дрязги лучше не встревать, пусть сами разбираются, а то попадёт под горячую руку… И ты молодец, хорошо в седле держишься, даром что городская. Прапраправнучкам моим — привет и поцелуй передай непременно! Слышь…

Он манит пальцем, я послушно наклоняюсь к нему. Гнедко терпеливо ждёт.

— Одного из мальцов Фёдором чтоб назвала, — сурово говорит предок. — Ишь, Пашка-второй да Славка-второй у них тут есть, а Федькой-вторым никто не догадался сына назвать… Чтоб поправила мне! Не то — ещё рожать придётся, пока Фёдора не принесёшь!

Целует меня, обдав запахом крепкого самосада, и размашисто крестит.

— С богом, Ванька! Покажи им всем, что ты казацких кровей!

И с размаху надевает мне на голову фуражку с жёлтым околышком, казака кавалерии русской Императорской Армии.

* * *

За мной смыкаются яблоневые ветви. Черёмуха сменяется сливой, несколькими рядами груш, малинником… полосой тумана и редколесья, в которой Гнедко каким-то чутьём угадывает бегущего впереди Джека… и вот уже идут густые заросли акаций, самшита, земляничного дерева. Как и в предыдущий переход, я не успеваю заметить пресловутой границы, просто обнаруживаю, что краски чуть потускнели, растительность преобразилась — берёз и клёнов я теперь долго не увижу — а под копытами Гнедка вместо густого ковра из пырея и тимофеевки поскрипывает знакомый белый песок побережья. Мы вступаем в аллеи Эль Торреса. Как, каким образом, через какие невидимые глазу порталы проскочил верный пёс, да мало того — ещё и нашёл меня не так давно в чужом мире, остаётся только гадать. А ведь Магу на Земле тоже привела ко мне псина, верная Нора…

У знакомого павильона награждаю Гнедка поцелуем в тёплый лоб и обнимаю Джека. До встречи, друзья. Теперь-то я точно знаю: далеко не всегда нужно говорить "Прощай!" Но перед тем, как отойти от склепа, снимаю дедову казацкую фуражку и… оставляю в траве, под печальным кипарисом, мимо которого, как хорошо помню, прошла только что, возвращаясь из "земного" загробного мира. Зачем я это делаю? На всякий случай. Жёлтый околышек хорошо виден в зелёной траве, и случись что… Не хотелось бы, конечно, об этом думать, но ежели вдруг мне придётся остаться здесь навсегда — я смогу попытаться ещё раз выйти к своим. Вот он, мой ключик. А если всё завершится благополучно — попробую забрать его с собой, вдруг получится?

И спешу покинуть это место, не оборачиваясь, дабы не кинуться вслед за уходящими конём и верным псом.

Но тяжести в душе нет. Есть здоровая кипучая злость. Азарт. Желание просто-напросто завершить то, что начала, и гори оно всё… Спохватившись, гляжу на таймер. А ведь я была права! Шесть с половиной часов миновало от точки отсчёта, и стрелка неумолимо подрагивает, обозначая, что коварное время-то не дремлет и работает против меня… Ну и пусть. Всё получится.