Солнце полуночи

Я подумал про ее отца и представил, как он радуется ясному дню, сидя у реки. Он даже не догадывался, что очутился на перепутье, где его подстерегает вероятный кошмар, грозя уничтожить всю жизнь, охватить его мир целиком.

– А ты сказала Чарли, куда едешь? – без особой надежды спросил я.

Она улыбнулась, все так же глядя вперед.

– Нет.

Напрасно она радовалась. Хорошо еще, я знал, что есть один свидетель, который спохватится и подаст голос, если Белла не вернется домой.

– Но ведь Джессика считает, что мы с тобой поехали в Сиэтл.

– Нет, – с довольным видом объявила она. – Я сообщила ей, что ты отказал мне – ведь это правда?

Что?.. Этого я не слышал. Наверное, пропустил, пока охотился с Элис. Белла заметала следы, как будто хотела, чтобы ее убийство сошло мне с рук.

– Значит, никто не знает, что ты со мной?

От моего тона она слегка поморщилась, потом вскинула голову и принужденно улыбнулась:

– Это как посмотреть. Ты ведь, наверное, рассказал Элис?

Мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы голос звучал ровно.

– Спасибо за подсказку, Белла.

Ее улыбка погасла, но ничем другим она не дала понять, что слышала меня.

– Неужели Форкс нагнал на тебя такую тоску, что ты задумала самоубийство?

– Ты же говорил, что у тебя будут неприятности… – тихо и совершенно серьезно напомнила она, – если нас будут слишком часто видеть вместе.

Я прекрасно помнил этот разговор и диву давался, как она могла понять его настолько превратно. Пытаться стать еще более уязвимой для меня я ей не советовал. Я говорил, что ей следовало бы бежать от меня подальше.

– И ты забеспокоилась о том, что если ты не вернешься домой, это станет неприятностью для меня? – сквозь зубы спросил я, стараясь даже порядком слов выразить все ту же мысль, чтобы она наверняка уловила всю нелепость своего положения.

Глядя на дорогу, она коротко кивнула.

– Как же ты не понимаешь, насколько я не то? – прошипел я, слишком разозлившись, чтобы изъясняться со скоростью, доступной ее пониманию. Никакие словесные объяснения на нее не действовали. Оставалось только показать ей.

Она, кажется, нервничала, но уже по-новому, и почти скосила глаза на меня, но так и не отвлеклась от дороги ни на миг. Моя вспышка испугала ее, но не так, как должна была. Просто теперь она расстраивалась, что по ее вине я недоволен. Мне было незачем читать ее мысли, чтобы распознать то, что я уже не раз видел.

Как обычно, я злился в действительности не на нее – только на себя. Да, в ее реакциях на меня вечно все было навыворот. Но только потому, что в другом отношении они оказывались верными. Она неизменно была слишком добра. Верила в меня, хотя я этого не заслуживал, беспокоилась о моих чувствах, будто они имели значение. Тем, что она хорошая, – вот чем она подвергала себя опасности. Ее добродетель и мой порок – нас свели вместе две противоположности.

Мы доехали до конца асфальтированной дороги. Белла свернула на глинистую обочину и заглушила двигатель. После продолжительной шумовой атаки внезапная тишина стала почти потрясением. Белла отстегнула ремень и выскользнула из пикапа, не взглянув на меня. Стоя ко мне спиной, она принялась стаскивать свитер через голову, не сразу, но справилась с этой задачей, и завязала рукава свитера на талии. Я с удивлением увидел, что ее рубашка похожа на мою не только цветом: она тоже оставляла открытыми руки до плеча. Видеть ее такой я не привык, но, несмотря на мгновенно вспыхнувшую искру интереса, ощущал в основном беспокойство. Все, что нарушало мою сосредоточенность, представляло опасность.

Я вздохнул. Проходить все предстоящее не хотелось. По слишком многим причинам, вопросам жизни и смерти, но в этот момент я больше всего боялся выражения ее лица, отвращения в ее глазах, когда она наконец увидит меня.

Я не отступлю. Изображу смелость, сделаю вид, будто легко подавил в себе эгоистичный страх, даже если это не более чем притворство.

Сняв свитер, я почувствовал себя вопиюще заметным. Так много тела я еще никогда не выставлял напоказ, разве что в кругу семьи.

Я стиснул зубы, выбрался из пикапа – оставив свитер в нем, чтобы не поддаться искушению, – и захлопнул дверцу. Вгляделся в сторону леса. Может, если сойти с дороги и углубиться в гущу деревьев, я перестану так остро ощущать, что я на виду.

Я чувствовал на себе ее взгляд, но струсил оборачиваться и вместо этого бросил через плечо:

– Сюда.

Это слово вылетело слишком быстро и отрывисто. Определенно пора брать себя в руки, чтобы справиться с волнением. Я медленно зашагал вперед.

– А как же тропа?

Ее голос взвился на целую октаву. Я снова оглянулся: она явно нервничала, обходя пикап спереди, чтобы догнать меня. Возможных причин для испуга было так много, что я не знал, в чем дело.

Я попытался заговорить обычным тоном – легким, шутливым. Может, так удастся рассеять хотя бы ее опасения, если не собственные.

– Я сказал, что в конце дороги будет тропа, но не говорил, что мы пойдем по ней.

– Как же без тропы?

Про эту «тропу» она спросила таким тоном, точно речь шла о последнем спасательном жилете на тонущем корабле.