Солнечная палитра

К Поленовым «на огонек» постоянно приходили художники и молодые и пожилые. Как-то у Натальи Васильевны родилась идея — организовать еженедельные специальные рисовальные вечера.

Так начались «поленовские четверги». Художники зачастили к Василию Дмитриевичу да еще друзей прихватывали. Постоянно бывали жившие в Москве известные мастера: Васнецов Виктор Михайлович, Суриков Василий Иванович. Толпой являлись ученики Василия Дмитриевича — Левитан, Коровин и другие. Постоянно приходили и молодые художники, которые хотя формально не являлись учениками Поленова, но многое переняли от него, — мягкий, деликатный Серов, долговязый Остроухов, с обожанием глядевший из-под очков на Василия Дмитриевича; реже заглядывал нервный, молчаливый Врубель… Да всех не перечислить…

— Пора начинать, — говорил Василий Дмитриевич, вынимая из жилетного кармана часы.

Наталья Васильевна и Елена Дмитриевна, сестра Василия Дмитриевича, также брали карандаши и альбомы и присоединялись к компании.

Кого-нибудь из гостей наряжали в яркие, пестрые одежды. Добровольный натурщик садился посреди комнаты, а остальные рисовали его с разных сторон.

Однажды достали пестрый бурнус бедуина. Кого закутать? Конечно, Левитана: он черный, смуглый, красивый, похож на араба. Два часа просидел терпеливый Исаак Ильич. А на следующий четверг его сменил мальчишка-итальянец.

Сеансы всегда проходили в напряженном молчании; слышалось только редкое покашливание да шелест карандашей.

— Пора кончать, — говорил наконец Василий Дмитриевич, вынимая часы из кармана, и поднимался со своего места.

Сперва обсуждали рисунки, хвалили или, наоборот, указывали на недостатки. Потом хозяин собирал и прятал листы.

— Для моего будущего музея, — улыбаясь, говорил он.

И все радостно отдавали эту «плату» за то наслаждение, которое получали в поленовском доме.

Нередко шла «торговля» этюдами: художники приносили холсты, менялись друг с другом, случалось, дарили Василию Дмитриевичу этюды, наброски для его будущего музея.

А потом Наталья Васильевна приглашала в столовую пить чай. Все рассаживались вокруг стола. Разливала чай хозяйка — Мария Алексеевна, мать Василия Дмитриевича, которую гости нисколько не боялись, потому что была она сама доброта и приветливость. Сестра Елена Дмитриевна густо намазывала маслом бутерброды для молодых, подчас голодных гостей.

Уютно, хорошо чувствовали себя художники в доме Поленовых на Божедомке. Но самым главным там были не эти уроки и даже не те советы, которые собратья по кисти давали друг другу, а вся приподнятая атмосфера творческого вдохновения, царившая в доме. Всем хотелось сблизиться между собой, хотелось помогать друг другу.

Василий Дмитриевич был тем центром света художественного, который соединял и молодых и пожилых художников. Когда он начинал говорить своим мягким густым басом, все замолкали, прислушивались к его словам.

Он был единственным из присутствующих, кто, кроме образования в Академии художеств, получил еще сверх того образование университетское. Современники в своих воспоминаниях отмечают его необыкновенную память и начитанность: он был осведомлен в самых различных областях знаний, прекрасно помнил содержание множества прочитанных им книг, мог вести беседы на любую тему.

От университета, от дедов и прадедов со стороны отца и со стороны матери шла его большая многообразная культура, которую он был рад целиком отдать людям.

И люди шли к нему за советом.

Шли к нему молодые художники. Зная его тонкий вкус, они показывали ему свои еще не завершенные произведения, поверяли свои творческие планы, свои мечты и колебания. И всегда он внимательно рассматривал работы других, деликатно указывал на недостатки, каждого подбадривал, утешал, каждому помогал найти его творческое призвание.

Таков Василий Дмитриевич был для других. А для самого себя?

Огромное полотно его оставалось завешенным. С благоговением взирали пожилые и молодые на этот занавес, не сомневаясь, что за ним скрыт долголетний творческий труд художника.

Они не знали, что это большое полотно все еще было чистым, трагически чистым. Василий Дмитриевич продолжал работать над этюдами к своей будущей картине, но как-то без особенного рвения, без творческого жара.

Наталья Васильевна с тревогой всматривалась в потухающие глаза мужа, спрашивала, не заболел ли он. Он отвечал, что ему не нравится помещение для мастерской в их квартире. И правда, для такой огромной картины оно действительно было и тесным и темным.

И тогда-то в их беседах впервые прозвучало тайное слово «Илтань» — нечто вроде перевернутого имени Наталия. Илтань — такова была их еще очень далекая и туманная мечта. Илтань — это тихий уголок где-то в деревенской глуши, на берегу широкой реки. Они купят небольшой участок земли, устроят свое гнездо. Там он начнет создавать картину из жизни Христа и там устроит свой музей, о котором так давно мечтал.

Им хотелось купить участок земли не очень далеко от Москвы, чтобы непременно была река, не такая широкая, как Волга, а живописная и лесная, вроде олонецкой Ояти.