Солнечная палитра

Врач посоветовал переменить климат, и они на несколько дней выехали отдохнуть на берег Адриатического моря в местечко Альбано.

Остановились в гостинице. На следующее утро почувствовали себя лучше и, захватив этюдник, отправились на прогулку. Несмотря на зимнюю пору, было тепло, солнце светило с безоблачного неба. Они подошли к самому морю.

— Смотри, — вдруг волнуясь, показал Василий Дмитриевич.

Зеленоватые волны тихо плескались о песок, налево из-за деревьев виднелись какие-то постройки, а вдали за морем словно висели в дымке синие горы.

— Смотри, — повторил он, узнав тот самый пейзаж, который Александр Иванов запечатлел на своей картине.

— Садись и тоже пиши, — сказала тихо Наташа.

Василий Дмитриевич хотел было последовать ее совету, но потом вновь собрал этюдник.

— Нет, не буду, — глухо ответил он.

— Ну пожалуйста, пусть память останется, — уговаривала жена.

— Не могу, не смею, не дерзну писать после Иванова.

Он все стоял, любуясь теми синими далями, какими когда-то любовался великий художник.

Вскоре они вернулись в Рим, и с новым рвением Василий Дмитриевич сел работать.

Он еще раньше замечал: когда пишет пейзажи, то с большим наслаждением переделывает, подыскивая верные тона, улавливая солнечные лучи и полупрозрачную дымку, а работа над фигурой, над человеческим лицом дается ему с трудом и редко удовлетворяет его.

Со страхом и благоговением приступил он к голове Христа. На картине Иванова Христос был вдали; он шел, он приближался к людям. А люди даже не смотрели на Христа; иные из них, казалось, совсем не ждали его. И, однако, зритель чувствовал — та маленькая, в синих и алых одеждах приближающаяся фигура является тем центром картины, откуда словно исходят невидимые нити.

Василий Дмитриевич поместил Христа на переднем плане; он полагал, что тот естественно станет таким же композиционным центром картины.

Александр Иванов нашел своего Христа в чертах какой-то скромной, ничем не выделяющейся женщины, в мраморе бога Аполлона; он искал долго, наконец нашел. И он перенес на картину непревзойденной красоты лицо. К его Христу нельзя было прибавить ни одного штриха.

А Поленов писал один этюд головы Христа за другим.

— Пятый этюд, — со страхом считала Наташа, — восьмой… двенадцатый…

Из них по крайней мере два или три, она понимала, были прекрасны, впечатляющи…

А Василий Дмитриевич ни одним из них не был доволен. Он менял выражение глаз, форму лба, то углублял, то смягчал складки по сторонам рта…

Наташа окружила мужа нежнейшей заботой; когда видела, что он утомлялся, отвлекала его чтением вслух. Она подбирала материи для костюмов натурщиков и сама шила. Василий Дмитриевич плохо спал, плохо ел, был рассеян, иногда раздражителен, и она беспокоилась за него.

«Работает он очень много, — втайне от мужа писала она Лиле, — но удачно ли, опять ужасно трудно сказать; мне кажется, что слишком много и мало ищет^[5] в работе, а утомительно ужасно. Писать каждый день голову с натуры, одну и две в день, слишком утомительно и просто притупительно…»

Неожиданно нагрянул в Рим Савва Иванович со всем своим семейством. Как всегда шумный, веселый, обаятельный, он никогда не приезжал, а непременно налетал, всех будоражил, тормошил.

Наташа очень обрадовалась: пусть Василий Дмитриевич немного отдохнет, отвлечется, рассеется.

Несколько дней веселая компания носилась по улицам Рима. Друзья облазили древние развалины, памятники старины. Случалось, неутомимый Савва Иванович становился вдруг серьезным; тогда он вел своих спутников в музеи и галереи, где они успели переглядеть сотни полотен и статуй. Он звал куда-то еще и еще, всюду желал поспеть. Наташа, а за нею и Василий Дмитриевич начали тяготиться такой суетней. И однажды Наташа решительно сказала своей двоюродной сестре:

— Лиза, твой муж мешает Василию работать.

Савва Иванович уехал так же неожиданно, как появился. А для художника начались новые поиски, переделки, мучения. Многое в картине его не удовлетворяло, но он начал понимать, что большего достичь не в силах.

После шестимесячного пребывания в Риме Василий Дмитриевич и Наташа в июне 1884 года выехали на родину. Они везли с собой множество этюдов и эскизов. Василий Дмитриевич решил, что будет писать картину в Москве.

17. Центр света художественного

Когда я близко сошелся с ним и вошел в круг семьи его, я вступил не в художественный кружок, а в художественную семью, ибо кого я там нашел, были связаны крепким художественным родством…

Из воспоминаний И. С. Остроухова

Василий Дмитриевич и Наташа нередко подолгу стояли рука об руку перед огромным белым и все еще пустым холстом. Нетронутая белизна и огромность холста пугали Наташу. Она с большой нежностью брала своего мужа под локоть. Рядом с ним, таким высоким и сильным, она казалась маленькой и хрупкой.