Читаем Солнечная палитра полностью

Муж успокаивал ее, говорил, что главная работа, главные поиски позади. Последний эскиз почти удовлетворял его — фигуры расставлены по местам, краски, кажется, найдены. Теперь, руководствуясь этим эскизом и этюдами, он начнет наконец работать над самой картиной.

Соглашаясь с мужем на словах, Наташа предвидела новые мучительные поиски, новые неудачи и втайне от него в большой тревоге писала Лиле:

«Может быть, я и утрирую, все кажется таким ужасным, но в настоящую минуту совсем тяжело, лучше бы он бросил картину…»

Ей же в другом письме, несколько дней спустя:

«Василий пока картину оставил, работает над другим, а я только теперь начинаю сознавать, сколько еще нравственных мучений впереди связано с этой вещью и ее судьбой…»

Мамонтовы позвали Поленовых в Абрамцево. Василий Дмитриевич, случалось, на долгие часы исчезал с этюдником — охотиться за пейзажами абрамцевских окрестностей. Но он был слишком деятелен и все время отвлекался: то организовывал парусные гонки, то отправлялся с компанией кататься верхом, то спорил о чем-то с новыми гостями. Только раз у него хватило мужества отказаться писать декорации к новому детскому спектаклю сочинения самого Мамонтова «Черный тюрбан». Но под разными предлогами он все не приступал к своей большой картине.

Как-то, в отсутствие Василия Дмитриевича, Наташа показала Васнецову подготовительные этюды, эскизы, наброски. Виктор Михайлович внимательно переглядел все полотна. Особенно долго рассматривал он последний эскиз. Некоторые фигуры справа выглядели чересчур натуралистично, напоминали шарж.

Виктор Михайлович был человек очень деликатный и всегда доброжелательно относился к Василию Дмитриевичу. Он откровенно признался:

— Я не хочу, чтобы картина эта первым впечатлением вызывала у меня улыбку.

Узнав мнение Васнецова, Василий Дмитриевич смягчил позы и выражение лиц.

Осенью, к началу занятий в Школе живописи, ваяния и зодчества, Поленовы вернулись в Москву.

Преподавательская деятельность увлекла Василия Дмитриевича. Он беспокоился о творческих судьбах всех этих милых, восторженных, одаренных юношей, но видел, что их таланты надо еще взрастить, надо направить их на истинный путь.

Два раза в неделю с большой радостью он отдавал свое время молодежи.

Когда художник входил в класс, то чувствовал на себе красноречивые взгляды, исполненные ожидания. «Что скажет учитель? О чем сегодня будет речь?» — словно спрашивали пытливые юношеские глаза.

Однажды Поленов поставил на стол конский череп. Темное, светлое, переходы от тени к свету, выпуклости, углубления — все это должны запечатлеть ученики. Серебряный карандаш висел на цепочке жилета Василия Дмитриевича. Вспоминая, как сам учился когда-то у Чистякова, он подходил то к одному ученику, то к другому, объяснял, поправлял карандашом рисунок, шел дальше.

Начали писать красками — тот же белый череп на фоне цветного покрывала. Василий Дмитриевич терпеливо показывал самую технику живописи, какой брать холст или дощечку, как накладывать краски на палитру, как осторожно их смешивать, наносить на холст. Он объяснял законы перспективы и законы сочетания красок, при каких сочетаниях различных тонов краски начинают играть и светиться.

А позже, когда наступила весна, он повел учеников в поле, в лес, на солнце; там он учил, как, пользуясь многочисленными оттенками зеленого цвета, приближать или удалять контуры, как передавать воздух, тепло, солнечный свет.

— Начиная писать, вы должны представить, — говорил он, — что эта ваша очередная работа будет обязательно лучше предыдущей. Да и как этого не внушать себе? Ведь вы идете не книзу, а кверху, не назад, а вперед. Что это за человек, который раскиснет и испугается очередной задачи? Представьте себе, что следующая ваша работа будет шедевром, и добивайтесь этого. И вы добьетесь многого…[6]

Еще до поездки в Италию в толпе учеников Василий Дмитриевич заметил черноволосого, смуглого, очень нервного, с тонкими, по-особенному красивыми чертами лица юношу, по фамилии Левитан.

Этюды Левитана, особенно пейзажи, подчас выходили самыми лучшими. Василий Дмитриевич убеждался, что ученик быстро идет вперед, и радовался, что в его таланте заложены семена, посеянные им.

Левитан бедствовал, жил только на маленькую стипендию. Василий Дмитриевич нередко зазывал его к себе в дом, как мог старался его обласкать, поддерживал чем мог.

Был и другой талантливый ученик, худой, нескладный и неряшливый, не знающий, куда деть свои длинные руки, юноша — Костя Коровин. Он схватывал объяснения Василия Дмитриевича буквально на лету, писал кистью быстро, точно только притрагивался к полотну.

Костя недавно потерял мать. Василий Дмитриевич почувствовал к нему особенную нежность. Ему хотелось приголубить и утешить его. Наташа, которую ученики почтительно называли Натальей Васильевной, полюбила Костеньку, как родного сына, по-матерински заботилась о нем, давала разные практические советы, беспокоилась, когда тот долго не являлся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология